– Да чего ты? Это не моя работа, – услышала я крик, летевший мне вслед. Я наплевала и забыла, хотя определенное чувство стыда плескалось где-то на дне моего уже даже не наполовину, а почти совсем пустого стакана. Я пересекла двор, злясь и на себя, и на весь мир, но больше всего на Лизавету, решившую выходить замуж за человека, которого ни я, ни мама терпеть не могут. Вот из-за чего я не могу успокоиться и уснуть. Зачем он ей? Почему она видит соринки в моих глазах, но и знать не хочет, что ее собственные глаза буквально завалены бревнами? Сережа будет жить с ней, ходить по ее дому в трусах, пропадать, изменять (наверняка), заставлять Лизу плакать и жалеть о принятых решениях. Почему я так уверена в этом? Да потому что вопреки всему, о чем говорят Лизаветины учебники по психологии, люди не меняются. Не способны. Могут, конечно, сделать вид – ненадолго. Могут даже совершенно искренне верить в то, что хотят измениться. Считать, что меняются. Но это как попытаться переделать куст крыжовника в красную смородину, перекраивая маникюрными ножничками каждый листочек, привешивая пластиковые ягодки на нитках. Работы – море, результат – ноль. Особые умельцы могут, наверное, добиться внешнего сходства – на некоторое, весьма непродолжительное время, но стоит попробовать собрать урожай – и обман вскроется. А уже следующей весной, когда новая листва начнет проклевываться из почек, крыжовник снова станет самим собой. Колючий, устойчивый к нашему климату, жесткий на вкус.
– Ромашина! – услышала я голос, который надеялась слышать как можно реже. Я оглянулась и увидела, как к подъезду «Башни» подруливает идеально чистый «Лексус» с номерами фирмы. Из окна со стороны пассажира на меня смотрело лоснящееся от удовольствия лицо Постникова. – Что-то ты бледная сегодня. Похмелье? Тебе не говорили, что женский алкоголизм неизлечим? Смотри, уволят тебя, будешь бутылки собирать! – И он расхохотался, довольный собственной шуткой. Я попыталась было сдержаться, а затем вдруг подумала – к черту. Зачем?
– А вы, значит, наработали на личного водителя? – спросила я. – Поздравляю.
– Спасибо, Ромашина, спасибо, – высокомерно кивнул он. – Фирма ценит своих героев.
– А где же ваш чемоданчик? – поинтересовалась я самым мирным, нейтральным тоном.
– Какой чемоданчик? – переспросил Постников, продолжая механически улыбаться.
– Ну как же. Для откатов, – пожала плечами я. – Или вы каким-то другим способом продвигаетесь по служебной лестнице?
– Это клевета! – побелел Постников, и я с удивлением отметила про себя, что невинная шутка, кажется, вызвала шквал эмоций у столь нелюбимого мной финансового аналитика. Пальцем в небо? Постников смастерил независимый, чрезвычайно занятой вид, отвернулся от меня так, словно хотел показать, что для него меня и на земле-то не существует. Он распахнул дверь служебной машины, выскочил из нее, держа в руках какие-то папки с документами, и проскользнул в здание, даже не потрудившись закрыть за собой дверь автомобиля. Водитель, коренастый, коротко стриженный парень, вышел и со злостью хлопнул дверью за него.