– Послушай, чего ты волнуешься: как работала, так и будешь работать.
– Ну, уж нет! Под тобой я не стану работать.
– А мне казалось, тебе нравится такая позиция. Или теперь ты предпочитаешь быть сверху?
Да что ж такое?! Почему мы не можем нормально поговорить?!
– Послушай, Петя! – Я упорно пыталась ввести наш разговор в рамки приличия. – Зачем тебе музей? Забери все, что хочешь, только оставь нам Усадьбу и клочок парка. Строй коттеджи, а мы будем заниматься своим делом.
– Каким делом?! Лен, да разве это музей? Полтора кирпича. Одни копии. Забудь.
Я начала было распинаться о нашей деятельности, но он не слушал.
– А что за мужик с тобой был? – вдруг спросил он, перебив меня на полуслове. – Тогда, на дороге? Новый хахаль?
– Это тебя совершенно не касается. Давай вернемся к Усадьбе…
– Да к чертовой матери твою Усадьбу! Что ты так о ней волнуешься?
– Я волнуюсь, как всякая хозяйка, когда у нее дом отбирают!
– Не смеши меня. Хозяин – это я.
– Ну да, хозяин жизни, я поняла.
Лыткин был какой-то странный: взвинченный и одновременно… смущенный, что ли? Он никак не мог найти верного тона – то хамил, то был издевательски вежлив. Что это с ним? Пьян?! Да, похоже, я зря приехала.
– Хорошо, Петр Трофимович. Вижу, вы не настроены на конструктивный разговор. До свиданья.
Я повернулась, чтобы уйти, но Лыткин догнал меня и схватил за плечи, очень больно.
– Ленка! Вернись ко мне! – бормотал он как в бреду: – Кошка! Черт, ты с ума меня сводишь! Хочешь, я разведусь?! Поженимся, станешь хозяйкой не только Усадьбы – всего города!
Так вот в чем дело! Нечто подобное я и подозревала.
– Петя, мне Голливуд предлагали, я и то не согласилась. Пусти меня!
– Не нравлюсь, да? А раньше…
– Хватит! Да отстань ты от меня!
Лыткин схватил меня за горло. Это когда-то уже было, подумала я. Странно, но я совсем его не боялась.
– По-моему, ты один раз уже пробовал меня придушить. Петь, уймись!
Лыткин провел ладонью по моей груди в вырезе пиджака, потом засунул руку в лифчик, хотя я отпихивалась изо всех сил:
– Да что ж ты ломаешься?! Ты кто вообще, а?! Да тебе же красная цена – зажигалка!
Меня накрыло такой волной ярости и бешенства, что просто искры посыпались. Глядя в его налитые кровью глаза, я с ненавистью произнесла очень четко и раздельно:
– Убери руки. Немедленно.
И он убрал! Поднял руки вверх, словно сдаваясь, и даже отступил на шаг назад. Вид у него был ошарашенный. Потом он еще попятился.
– Стоять! – сказала я. – А ну-ка вернись!
Лыткин послушно вернулся. Он явно растерялся, а я почувствовала, что гораздо сильнее, и если захочу, он будет валяться у меня в ногах. Но я уже ничего от него не хотела. Выпрямившись, я надменно произнесла: