Беглец боялся шевельнуться. Прильнув ухом к полу, он прислушивался к тому, что говорили внизу.
С первых же слов ему стало ясно, что за люди находились там. Он сразу же понял, какой опасности избегнет, если только ему удастся незаметно покинуть мельницу до или после ухода людей, разговаривающих с мельником.
Это были трое полицейских: унтер-офицер и два его подчиненных.
Русификация должностных лиц Прибалтийских областей в то время только лишь начиналась. Лица германского происхождения устранялись и заменялись славянами. Но среди полицейских было еще много немцев. В их среде выделялся унтер-офицер Эк, склонный проявлять меньше строгости к своим немецким соотечественникам, чем к русским лифляндцам. Ревностный служака и вдобавок весьма проницательный полицейский, на хорошем счету у начальства, он проявлял настоящее упорство в преследовании преступников, гордясь успехами, с трудом примиряясь с неудачей. В настоящее время он был занят важными розысками и проявлял тем большую энергию и усердие, что дело шло о поимке бежавшего из Сибири лифляндца русского происхождения…
Пока беглец спал, мельник пришел на мельницу, намереваясь поработать весь день. Около девяти часов ветер показался мельнику благоприятным, и если бы он пустил крылья в ход, шум разбудил бы беглеца. Но заморосил дождик и не дал ветру окрепнуть. Мельник стоял на пороге, когда Эк со своими подчиненными заметил его и завернул на мельницу, чтобы добыть кое-какие сведения. Сейчас говорил Эк:
— Не слыхал ли ты, не появлялся вчера у берегов озера человек лет тридцати, тридцати пяти?
— Нет, — ответил мельник. — И двух человек за день не заходит в эту пору на наши хутора… Что это — иностранец?
— Иностранец?.. Нет, здешний, русский из Прибалтийских областей.
— Ах, вот как, русский!.. — повторил мельник.
— Да… Поймать этого негодяя было бы большой честью для меня!
В самом деле, для полицейского беглый арестант всегда негодяй, осужден ли он за политическое или уголовное преступление.
— И вы давно его ловите?.. — спросил мельник.
— Да вот уже сутки — с тех пор как его заметили на границе края.
— А вы знаете, куда он держит путь?.. — продолжал любопытный от природы мельник.
— Сам догадайся, — ответил Эк. — Туда, где он сможет сесть на какое-нибудь судно, как только море освободится ото льда. Скорее в Ревель, чем в Ригу.
Унтер-офицер рассуждал правильно, указывая этот город, древнюю Колывань[3] русских — средоточие морских путей северной части империи. Этот город сообщался с Петербургом железной дорогой, проложенной по побережью Курляндии. Беглецу было выгоднее всего добраться до Ревеля, являющегося морским курортом; а если не до Ревеля, то до ближайшего к нему Балтийска, расположенного у выхода из залива; этот порт в силу своего местоположения ранее других освобождается ото льдов. Правда, Ревель (один из старейших ганзейских городов, населенный на одну треть немцами и на две трети эстонцами — коренными жителями Эстляндии) находился в ста сорока верстах от мельницы, и для того чтобы пройти это расстояние, понадобилось бы совершить четыре долгих перехода.