Меня словно кипятком ошпарили. Начал хлопотать о билете. В Кобрин все же поехал — там ведь ждали работники районных газет большой зоны. Выступил на межрайонной летучке. Там тоже сказали: мне надо быть в Москве. Дежурный ЦК КПБ на всякий случай позвонил и в Кобрин.
Не спал всю ночь. В гостинице было душно, ночью полыхала гроза, сверкали молнии, грохотал гром.
В субботу вернулся в Минск. Сын записал телефон: просили позвонить. Я набрал номер, не снимая башмаков:
— Здравствуйте, это Зенькович. Меня просили позвонить по этому номеру.
Отозвался детский голос:
— А кто вам нужен?
— Не знаю. Мне сказали позвонить по этому номеру, — повторил я.
— Сейчас. Минутку.
Голос в трубке показался знакомым:
— Так ты уже купил билет в Белокаменную?
— Да.
— Почему же не пришел посоветоваться?
Кузьмин! Извинился, что не узнал.
— Они тебя, кажется, намерены брать. Статья в «Правде» им очень понравилась.
Ах да, статья в «Правде». «Имя в газете». О ней тогда много говорили. Кстати, она была приложена к объективке, которая сопровождала меня по кабинетам на Старой площади.
В Москве я пробыл ровно один день. А через две недели в Минск пришла выписка из решения Секретариата ЦК КПСС об утверждении меня инструктором отдела пропаганды, которым руководил тогда А.Н. Яковлев.
При нем началось одно из самых крупных обновлений ведущего отдела ЦК. В секторе газет, куда меня сначала определили, тогда было двенадцать человек. Почти все они новички, молодые, энергичные люди. Я поспрашивал, как они попали на Старую площадь. Точно так же, как и я. Кто по смелым публикациям в центральной прессе, кто по приверженности к преобразованиям.
О том, чем мы занимались в секторе, разговор несколько позже. Скажу сначала об общей обстановке. Хотя в отделе было немало новичков, долгожителей тоже хватало. Я обнаружил, что инструкторами здесь работали по 20–25 лет. У нас в ЦК партии Белоруссии инструктор пребывал в этой должности не более двух-трех лет. К тем, кто засиживался более четырех-пяти лет, относились как к неудачникам. У них пропадало чувство остроты, свежести восприятия. Они уже ничем не могли удивить ни коллег, ни подведомственные структуры. А на Старой площади по четверти века сидели в одной должности и чувствовали себя весьма комфортно.
Были и другие открытия. Не забуду, как на одном из совещаний было зачитано письмо рядового коммуниста из Рязани о руководителях. Безмятежное существование. Авторитет гарантируется самой должностью. Неприятие малейших критических замечаний в свой адрес — они расценивались как подрыв руководящей роли партии. Развалив работу, уходили не в отставку, а на персональную пенсию по состоянию здоровья. Это в худшем случае. Во всех остальных — на новые, не менее ответственные посты. Что и приводило к отчуждению партийцев от партии.