— Большое спасибо. Послушай, с мамой не-давно случилось что-то вроде припадка. Я дала ей гало-перидол и положила в постель. Возможно, она проспит все время, пока ты будешь присматривать за ней.
— Буду через десять минут, — сказала Рейвен.
— Я решила, что мы можем выпить чашку чая перед моим отъездом, — сказала я, когда пришла Рейвен, и жестом пригласила ее на кухню, где расставила чайник и чашки. У Рейвен был недоверчивый вид. — Я хотела кое-что обсудить с тобой.
Рейвен уселась за стол, налила себе чашку зеленого чая и аккуратно положила туда ложечку меда из горшка, который я поставила в центре стола. Я подумала, что она предложит мне сделать первый глоток, чтобы убедиться, что чай не отравлен.
— Если это касается Опал, то, боюсь, тема закрыта для обсуждения. Думаю, на данном этапе ты оказываешь на нее дурное влияние.
— В сущности, это касается Опал, но не имеет отношения ко мне.
— Что же тогда? У тебя есть какой-то потрясающий родительский совет? Если так, можешь придержать его при себе.
— Я хочу знать, кто отец Опал.
Рейвен выглядела по-настоящему ошеломленной.
— Что?
— Ты меня слышала.
Она презрительно скривилась.
— Это уж точно не твое дело! За кого ты себя принимаешь?
— Это был Ральф Гризуолд?
Ее темные глаза стали непроглядно черными.
— Кто это тебе сказал? — требовательно спросила она.
— Сведения из надежного источника, — солгала я.
— Это Ник сказал? — Она обеими руками пригладила волосы. — Я убью этого пьяного болвана.
Значит, в конце концов, это оказалось правдой. И у Ника был еще один секрет, который он утаил от меня.
— Опал не знает, верно?
— Бог ты мой. Конечно, не знает. Разве твой «источник» не сказал, что меня изнасиловали? Я не собираюсь взваливать на нее эту ношу: ее биологический отец был отвратительной деревенской скотиной, расистом, а возможно, еще и педофилом. Как она это воспримет?
— Я на самом деле не знала, как это случилось. Мне так жаль…
Рейвен фыркнула:
— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Это случилось давно, и сукин сын оказал нам услугу, когда вскоре сдох. У меня есть прекрасная дочь, которая для меня дороже всего на свете, и если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы рассказать ей об этой истории, то пожалеешь сильнее, чем можешь себе представить.
Я внезапно поняла, почему она так свирепо возражала против знакомства Опал с историями из жизни Дел и семейства Гризуолдов.
— Разумеется, я ничего не скажу Опал, — благора-зумно согласилась я. — Это твое дело, а не мое. Но мне кажется, на каком-то уровне она подозревает, в чем дело. Я хочу сказать, это объясняет ее одержимый интерес к Дел, не так ли?