— Где ты это взяла, ма?
Мать улыбнулась, когда я взяла липкий нож, с которого капал красный сок.
— Нужно было порезать ягоды, — объяснила она.
Я сполоснула нож под краном, потом нашла ключ и заперла его в ящике с острыми предметами, гадая о том, какие еще сюрпризы моя мать прячет в доме… другие ножи, может быть, даже спички?
Я помогла матери сменить ночную рубашку, заляпанную маслом и мукой, на широкие брюки и джемпер, а потом разложила на кухонном столе все необходимое для смены повязок. Вскоре я обнаружила, что она испачкалась не только на кухне: на ее ночной рубашке и носках остались пятна, похожие на глину. Остатки бинтов на ее руках были покрыты грязью и кусочками сухих листьев. И показалось ли мне, что я вижу засохшую кровь под свежими пятнами от клубничного сока?
Я провела краткий осмотр и начала разворачивать грязные бинты.
— Мама, ты выходила ночью на улицу? Ты случайно не упала?
— Нам нужны яйца, Кузнечик.
Я решила, что буду запирать ее дверь по ночам, как советовала Рейвен. Можно считать, мне повезло, что мать нашла дорогу домой и, судя по быстрому осмотру, совсем не пострадала. Я представила, как она бродит по лесу в развевающейся белой рубашке, словно призрак из далекого прошлого Нью-Хоупа, пока я храпела, наглотавшись таблеток, и видела кошмарные сны. Оставалось лишь надеяться, что Рейвен, Опал и Гэбриэл не заметили ее. Это было бы не лучшее начало моего опекунства.
Я сняла остатки бинтов и осмотрела руки матери, аккуратно поворачивая их. Ее ладони были ярко-красными, с волдырями от ожогов. Некоторые из них прорвались и сочились прозрачной сукровицей. Я бережно промокнула их, нанесла мазь и стала менять бинты.
— Ты хороший доктор, — отметила она.
— Я не врач, а лишь медсестра, — напомнила я. — Школьная медсестра. Единственное лекарство, которое я прописываю, — это риталин.
— Ты ходила в медицинскую школу.
— Я так и не закончила ее.
— Почему?
— Я вышла замуж за Джейми.
— Ох… Джейми. Такой хороший мальчик. Где он?
— Остался в Сиэтле.
— А почему он не приехал?
— Мы развелись, мама. Помнишь? Мы уже несколько лет в разводе.
Внезапно мне захотелось, чтобы моя собственная память была похожа на швейцарский сыр. Было бы здорово, если бы мы могли как-то управлять своей памятью и выбирать, какие воспоминания можно оставить, а какие отправить в мусорную корзину. Пуф — и готово.
Мать с улыбкой смотрела на меня.
— Я тебя знаю, — сказала она, пока я забинтовывала ее руки.
— Мама, расскажи мне, как ты обожглась?
Она немного подумала.
— Был пожар?
— Верно. Расскажи мне о пожаре в типи.