У нас за спиной открылась входная дверь, и мы разом обернулись. Я быстро убрала руку с колена Ника, чувствуя себя как провинившаяся школь-ница.
— Кто ты такой? — спросила моя мать и наклонилась, чтобы рассмотреть лицо Ника в тусклом вечернем свете. — Кто он?
Она была заляпана пятнами акриловой краски. Судя по всему, она вытирала руки об одежду и задела лицо. Повязки на ее руках напоминали расплывчатые радуги. Некоторое время назад она сказала мне, что хочет поработать над картиной, но я полагала, что она забудет о своем намерении, прежде чем дойдет до дела. Рейвен говорила, что моя мать уже несколько месяцев не работала с красками. С учетом количества лекарств, которыми я ее накачала в тот день, было странно, что она вообще могла стоять, а тем более работать над своим последним ше-девром.
— Я Ник Гризуолд, мэм.
— Ты живешь у подножия холма. — Она показала в сторону перевязанными руками.
— Да, жил там раньше.
— Мне так жаль твою сестру. Бедняжка! Когда будут похороны?
Ник смотрел не на меня, а на мою мать. У него был вид загнанного зверя.
— Э-ээ… они уже состоялись, мэм.
— Значит, она упокоилась с миром?
— Думаю, да, — пробормотал Ник.
— Хорошо. Мертвые должны обрести покой.
— Да, мэм, — согласился он и поднялся на ноги. — Приятно было встретиться с вами, дамы. Я еще загляну к вам.
Мы наблюдали, как Ник садится в пикап и заводит двигатель. Он опустил окошко и сказал на прощание:
— Подумай о том, что я сказал, Кейт. Это все, о чем я прошу.
— Кто это был? — спросила моя мать, пока мы смотрели на удаляющийся автомобиль.
— Друг, мама. Ну, чем ты занималась в своей студии? — Она непонимающе взглянула на меня. — Давай посмотрим, над чем ты работала, хорошо? Это еще один натюрморт?
Мы вместе прошли в студию, где стояла моя койка. На мольберте стоял большой холст три на четыре фута, покрытый пятнами краски, в основном красными, желтыми и оранжевыми. Среди них затесались несколько синих и фиолетовых бликов.
— Очень красивые цвета, — сказала я и запоздало поняла, что мать может сказать такое четырехлетнему ребенку. Болезнь матери дала возможность для кардинальной смены ролей.
— Это огонь, — обратилась она ко мне. — Пожар, от которого у меня случился инсульт.
— У тебя не было инсульта, ма. — Я прикоснулась к ее костлявому плечу утешительным жестом, который она не заметила. Мать отступила от меня и подошла к своей картине.
— Она внутри.
О, Господи. Опять это.
— Кто? — Я тоже подошла ближе и встала прямо за спиной у матери. Ее тщедушная фигура не мешала смотреть на холст.
— Разве ты не видишь ее?