— Вообще-то, если честно, то да.
Он кривится.
— Ну, конечно. Юный эмиссар Изнанки. Ты параноик, Сфинкс.
— Знаю.
Слепой кое-как разливает кофе, и мы кое-как его пьем. Зеленый абажур такой глубокий, что освещает только стол, все остальное остается в тени. Мотыльки со стуком бьются о лампу.
— Значит, Лес, находится где-то еще? Не здесь?
Он смотрит угрюмо.
— Это разновидность терапии или светская болтовня? А может, тебя совесть замучила? С каких это пор ты интересуешься Лесом?
— Не будь таким мстительным, Слепой, — прошу я. — Мне и так хреново.
Он пожимает плечами.
— Лес не здесь. Туда не попадешь вот так, запросто. Не найдешь дорогу. Он или приходит к тебе сам, или нет. Лес ни под кого не подлаживается.
Глаза Слепого все еще отсвечивают зеленым. Хотя сейчас эти отблески можно счесть отражением лампы. Я хочу спросить о сосновом запахе, но сдерживаюсь. Что-то непривычное прозвучало в голосе Слепого, когда он говорил о Лесе. Уважение? Нежность? Вот чего я сегодня еще не видел.
— А это место, значит, подлаживается? — уточняю я.
— Можно сказать и так.
— Можно ли считать реальным место, которое под кого-то подлаживается?
Слепой вздыхает.
— Что ты вообще считаешь реальным, Сфинкс? Дом?
— Да, — отвечаю, не подумав, и тут же понимаю, что попался. Причем по-дурацки. Реальность, в которой состайник оборачивается огненным ящером и сжигает тебе протезы до каркаса?
Слепой усмехается, но не пользуется возможностью ткнуть меня носом в очевидное. Вместо этого вдруг делается серьезен.
— А Русалка? — спрашивает он. — Ты спросил, чего бы хотелось ей?
Я настораживаюсь.
— Она сказала, что примет мой выбор.
— А вдруг она не может выбирать? Вдруг она вообще не из нашего мира?
— Что это значит, Слепой?
Он опять усмехается.
— Мало ли что… Но если она из другого мира, в Наружности ей места нет.
— Так не бывает, — отвечаю я, стараясь сохранять спокойствие. — Ты это выдумал прямо сейчас, на ходу.
— Ну, разумеется, — он утыкается в чашку. — Чего я только не придумаю, лишь бы тебя удержать.
Я понимаю, что по-человечески нам с ним уже не поговорить. Он так и будет меня запугивать. Допустим, я параноик, но зачем на этом так безжалостно играть?
— Прекрати, Слепой, — говорю я. — Уважай мой выбор, как я уважаю твой.
— Конечно, — он устало прикрывает глаза. — Как скажешь.
Но мне теперь уже не избавиться от ускользающего образа Русалки, которая грустно машет мне из-под толщи воды, исчезая в неведомом мире. Черт бы побрал Слепого… Есть на свете хоть что-то, что для него недопустимо?
Чуть погодя он встает и выключает свет. Мы оказываемся в кромешной темноте. Но ненадолго. Крупные звезды проступают на черном бархате ночи. Если приглядеться, они разноцветные. Я отодвигаюсь от стола и закидываю ноги на перила. Слепой облокачивается о них. Мы сидим молча и смотрим на звезды.