Ни Менелая, ни Гермионы в храме не было — но Неоптолем и не ждал их увидеть. Тем не менее, спартанские корабли были еще здесь, об этом царю недавно сказал Пандион. Что же, это их дело — уедут, когда захотят.
Царь и его невеста подошли к алтарю, и старший жрец Артемиды, призвав всех к молчанию, начал обряд. Огонь на жертвеннике возгорелся ярче, чем обычно — это был добрый знак, и толпа собравшихся радостно зашепталась, зашелестела.
Жрец соединил руки новобрачных. Неоптолем принял от него чашу с драгоценным маслом, пролил его в огонь и, повернувшись к собравшимся, проговорил необычайно звонким, переполненным радостью голосом, который светло отразился от каменных сводов и охватил весь храм:
— Перед тобой, могущественная богиня, перед всем сонмом Олимпийских богов, перед жрецами храма и перед всеми вами, жители Эпира и мои подданные, я называю эту женщину, Андромаху, дочь Фиванского царя, моей супругой и царицей Эпира. Астианакса, ее сына от первого брака, я нарекаю отныне моим наследником, независимо от того, сколько будет у нас еще детей. До вступления его в возраст мужчины мою власть наследует моя жена. Клянусь, что так будет, и беру всех вас, моих подданных, и всех богов Олимпа в свидетели, что слово мое свято и нерушимо!
— Да будет так! Боги слышали! — воскликнул жрец.
Толпа зашумела. Жрецы с двух сторон взяли Андромаху за руки и повели по широкому кругу, чтобы все стоявшие в храме люди могли увидеть вблизи и запомнить лицо своей царицы.
И в эти мгновения, в те недолгие мгновения, когда Неоптолем остался один возле пылающего жертвенника, от толпы с разных сторон неожиданно и стремительно отделились человек пятнадцать в широких плащах. Внезапно плотно обступив юношу, они откинули плащи, и, отражая яркое пламя, не менее ярко сверкнули лезвия мечей.
— Умри, царь! — взвился чей-то полусорванный голос.
Первых двоих бросившихся на него убийц Неоптолем отшвырнул почти непроизвольно, еще не осознав, что произошло, просто вдруг увидав перед собою искаженные бледные лица и оскаленные рты. Один из двоих успел полоснуть мечом его руку, но лишь рассек кожу, так и не сумев ударить. Однако сзади кто-то с силой нанес удар в спину, потом другой вонзил меч в бок царю.
Резкий, дикий крик, вырвавшийся у Неоптолема, отразился воплем ужаса в толпе. Кто-то бросился к выходу, кто-то шарахнулся назад, давя и опрокидывая стоявших за ним. В храме все были безоружны, и никто не подумал броситься на вооруженных убийц.
Неоптолем почти вслепую ударил кулаком одного, второго, кого-то отбросил пинком ноги в живот. Но они были кругом, и у них были мечи. Царь почти сразу попытался, перехватив руку ближайшего из убийц, вырвать его оружие. Но не смог: рука воина была продета в кожаную петлю, прикрепленную к рукояти. Нападавших было слишком много, они даже мешали друг другу, и быть может, из-за этого не сумели сразу нанести царю смертельных ран. Он дрался отчаянно, неистово, уже весь залитый кровью, понимая, что погибает.