Оле задержал дыхание: разговор продолжался. То приглушенный, то громкий.
«Я могу прямо отсюда оленьим шприцем вогнать в него яд, — сказал Пуддер. — Одна секунда — и он мертв…»
Оле в то же мгновение представил себе длинный, с толстой иглой ветеринарный шприц и с диким воем кинулся на другую половину палатки.
Товарищи, просыпаясь, заворчали. Семен Кикиру протер глаза и крикнул:
— Ты что?
— Они там! — громким шепотом сказал Оле. — На улице.
— Кто они? — не понимал Кикиру.
— Глазной доктор и Зина! Они хотят меня убить.
Семен Кикиру был человек молодой и малоопытный. Он сам испугался. И тех слов, что сказал Оле, и самого его вида.
— Этого не может быть! — несмело сказал он и выглянул из палатки. — Никого нет!
Тогда Оле сам отогнул край брезентового клапана: там было пусто. Синий рассвет бледнел, превращаясь в день.
— Может быть, тебе приснилось? — предположил Кикиру.
«Мы все видим и все слышим, — вдруг снова услышал Оле. На этот раз голос доносился из будильника, что стоял на пустом ящике из-под болгарского вина «Старый замок». — С помощью маленькой телевизионной камеры мы наблюдаем за тобой…»
Оле схватил будильник и грохнул его оземь.
— Ты что? — удивился Кикиру, с ужасом глядя на товарища.
— Они уже в будильнике! — затравленно ответил Оле.
Кикиру сообразил, в чем дело. Он читал об этой болезни в брошюрке, которую ему дали в медпункте. Болезнь по-латыни называлась даже красиво — делириум тременс, а попросту — белая горячка, алкогольное сумасшествие.
Кикиру сказал об этом Оле. Но тот почти не слушал, огрызался на неслышные голоса. Он вынырнул из палатки и попытался бежать.
Вдали показался вездеход.
Оле рванулся из рук Кикиру и побежал на сопку.
Он мчался так, что потребовалось несколько часов, чтобы его догнать на вездеходе и скрутить.
В больнице его встретил спокойный, добродушный врач, совсем не похожий на доктора Пуддера. После укола Оле заснул. Когда он проснулся, ему больше не чудились голоса.
Оле вышел из больницы с твердым намерением никогда больше не прикасаться к бутылке.
Возвратившись в село, он вычистил свой заброшенный домик, затопил плиту, согрел комнату и позвал в гости Надежду.
— Если хочешь, можешь жить со мной.
— Я живу в интернате, — ответила Надя. — Буду приходить к тебе в гости и помогать тебе. Я про твою болезнь все знаю и жалею тебя.
От этих слов в носу у Оле защекотало, и он чуть не расплакался.
Иногда Оле встречался с Зиной, но делал вид, что не обращает на нее внимания, хотя каждый раз после такой встречи на сердце было муторно. Вспоминалась их первая весна. С теперешним мужем ее, Ароном Калей, Оле был подчеркнуто вежлив и сух.