После отъезда Риммы Мише стало казаться, что девушка была права. Что же хорошего, если за все лето от силы было полтора десятка солнечных дней, а в конце июня выпал такой густой снег, словно вернулась зима. Осенние штормы не дали подойти к селу пароходу-снабженцу, и он разгрузился в Кэнискуне. Всю зиму на собачьих упряжках возили уголь. А много ли навозишь на нарте? А тут отец захворал. Попутным самолетом полярной авиации из Кытрына прилетел врач, осмотрел больного и что-то сказал матери. Миша не слышал, но понял, что отца уже нет смысла везти в больницу.
Отец умер рано утром, когда установилась удивительно ясная погода.
Его похоронили на новом кладбище, на холме, где из каменистой тундры торчали фанерные пирамидки с жестяными звездами, вырезанными из консервных банок.
Мать, убитая пережитым горем, все чаще заговаривала об отъезде на материк. Она списалась с братом, который жил недалеко от Иркутска и работал на строительстве нефтехимического комбината.
Павловых провожали всем селением. Ни один вельбот не вышел в море, никто не ушел в тундру. Женщины не скрывали своих слез, мужчины сурово жали руки отъезжающим. Матери на прощание преподнесли куртку, сшитую из птичьих перьев, — древний наряд, нынче такой редкий, что его нет даже в Анадырском краеведческом музее. Мише — пыжиковую шапку и украшенные бисером перчатки для танцев.
— Если будешь с девушками плясать, надевай на счастье, — сказал Гоном, школьный товарищ.
Материковые города поразили юношу. А самое приятное свидание было со знакомыми лишь по книгам да по кино лесами, полями, теплой водой в реках и озерах.
После десятилетки Мишу призвали в армию.
В отпуск пришлось ехать на похороны матери. На лесном кладбище, оставшись один, Миша вдруг ощутил в сердце такую тоску по Чукотке, что, будь у него возможность, он немедленно пустился бы в дальний путь.
После службы Михаил Павлов поступил в ветеринарный институт, а по окончании учебы комиссия по распределению удовлетворила его просьбу и направила в распоряжение окружного сельскохозяйственного управления в Анадырь.
Десять лет не был Павлов в столице Чукотки и, пересекая на катере лиман, удивился высоким городским домам. По улицам, покрытым бетонными плитами, бежали автомобили. Павлов шагал к гостинице и вспоминал это место десять лет назад, когда в жидкой, вязкой глине оставались галоши и тундровые кочки качались под ногами.
Через две недели Павлов уже кочевал со своим бывшим одноклассником Вакатом на полуострове, гнал стадо к стойбищу на забой. В начале августа оленьи пастухи готовили себе зимнюю одежду, забивая молодых телят на теплые кухлянки и пыжиковые нижние рубашки.