Этот день выдался особенно тяжелым. Доктор Кедр лежал на койке, прижав к лицу маску, более, чем обычно, пропитанную эфиром. Случай вандализма – разрушение так называемого барака пильщиков – не очень расстроил доктора Кедра, во всяком случае гораздо меньше, чем горожан, видевших своими глазами, как Мелони и Гомер крушили старый дом. Он не сомневался – зачинщиком и главным исполнителем была Мелони. Для чего еще брошенные дома, говорил себе доктор Кедр, как не для того, чтобы дать выход инстинкту разрушения у детей. А то, что по реке уплыло чуть ли не полдома, наверняка преувеличение.
Он вдохнул пары эфира и стал думать о том, что действительно огорчило его, – о фотографии. О женщине и пони. Фотография означала, что пришла пора возложить на Гомера более серьезные обязанности, учить его более серьезным предметам.
Сюжет на снимке не был для доктора Кедра потрясением. Ведь он как-никак работал в Южном районе Бостона. Таких фотографий в его время было пруд пруди, в Бостонском родильном доме их продавали десять центов штука.
Но Кедра как громом поразила женщина на фотографии: он сразу узнал бравую дочь миссис Уиск. Помнил, как у нее раздувались щеки, – она была заядлой курильщицей, любила еще тогда совать в рот всякую гадость. А когда ее привезли в больницу с острым перитонитом – последствием неописуемой операции, сделанной в «Гаррисоне-2», – глаза у нее были вот так же выпучены. Фотография вернула доктора Кедра в прошлое, напомнила, что пришлось испытать этой женщине. Напомнила, что он мог немного облегчить ей жизнь, совсем немного, если бы сделал тогда аборт. Мог бы тогда спасти ее. Пусть ненадолго. Несчастная дочь миссис Уиск должна была стать его первой пациенткой – и не стала.
Интересно, сколько она заработала, позируя с пони перед объективом? Хватило бы на аборт? Скорее всего, нет. И фотографы-то были дрянные. Не заметили ее роскошной каштановой косы, которая могла бы послужить эффектной подробностью; уложенная на плечо и обнаженную грудь, она бы еще подчеркнула белизну кожи. Даже просто откинутая назад, вызвала бы восхищение – такая это была длинная, толстая, ровная коса. А фотограф просто не заметил ее. Она лежала у щеки дочери миссис Уиск, свернувшись змеей, в тени короткой волосатой ноги пони. Бездарный снимок убил красоту косы. Не зная этой женщины, нельзя было разобрать, что за пятно темнеет справа от ее напряженно застывшего лица.
– Прошу меня простить, – сказал доктор Кедр, вдохнув эфир.
Дочь миссис Уиск не ответила.
– Простите, прошу вас, – повторил доктор Кедр, сделал выдох.