– Значит, тогда в Национальной галерее тебе не Блейк не понравился, а то, как его читала Джералдин Хант?
Николас застонал.
– Она читала Блейка почти так же отвратительно, как мои одноклассники! Можешь себе представить тринадцатилетнего мальчишку, который стоит перед тобой и декламирует «Песни невинности и опыта»? Это была пытка.
– Тебе тоже было тринадцать, – заметила Белинда.
Он усмехнулся и сделал еще глоток пива.
– Да, но, видишь ли, я куда лучше читал стихи, чем остальные мальчики.
Белинда расхохоталась.
– Или тебе просто нравится так думать.
– Суди сама.
Николас вытащил из корзинки еще несколько ягод ежевики и откинулся назад. Несколько мгновений пристально вглядывался в Белинду, по одной кидая ягоды в рот, а затем произнес:
– Она – весенний луч среди зимы, она – само дыханье жизни для меня, то взглядом как ножом меня пронзит, то улыбнется летом в сердце января.
У Белинды перехватило дыхание не только из-за того, что Николас продекламировал, но и из-за его невыносимо нежного взгляда.
– Я… – она замолчала, чувствуя, что голос ей не повинуется. Откашлялась и попыталась снова: – Я никогда раньше не слышала этого стихотворения.
– Еще бы, – отозвался Николас, бросив в рот очередную ягоду. – Ведь я его только что сочинил.
– Что? Вот прямо сейчас? – Он кивнул, и Белинда пораженно покачала головой. – Оно прекрасно.
– Спасибо, но итонский профессор с тобой бы точно не согласился. Я уверен, что пропустил слог, а то и два.
– Я не заметила, – заверила его Белинда. – И думаю, что оно прелестно.
– Спасибо, но больше меня никто не заставляет, и поэтому я редко сочиняю стихи.
– А следовало бы.
– Ну, может быть, теперь, когда ты стала моей музой, я снова за них примусь. Но хватит уже обо мне. – Николас перекатился на живот, приподнялся на локтях и посмотрел на нее. – Давай поговорим о тебе.
Белинда с некоторой иронией пожала плечами, надеясь, что о ней говорить все-таки не придется.
– Подозреваю, не осталось почти ничего, о чем ты еще не знаешь.
– Вот уж не согласен. Я о тебе вообще почти ничего не знаю.
Белинда, чувствуя себя довольно неуютно, заерзала на траве. Она ненавидела говорить о себе.
– И что ты хочешь знать?
– Где ты выросла. Кто твои родители. Где училась.
– Родилась в Огайо. Моя мама, как и твоя, умерла, когда я была еще ребенком. Отец до сих пор жив. Школу мне заменила гувернантка.
– Так ты не ходила в школу?
– Нет, но в то время многие девочки не ходили.
– Ясно. А что из себя представляет твой отец?
– Несерьезный человек.
– А где он сейчас?
– Где-то в Неваде. Концессии на серебряные рудники. Я толком не знаю, где.