– Вы не обязаны верить мне, Эми, – мягко добавила Ева. – Можете меня ненавидеть. Но если вы еще способны рассуждать здраво, попросите своего отца проверить состояние финансов Хейнсворта и навести справки о его связях. В подобных делах осмотрительность не бывает излишней. Порядочному человеку нечего скрывать. Я не знала бы покоя, если бы, по крайней мере, не попыталась вас предостеречь.
Они посмотрели на сарай, откуда слышались громкие возгласы и смех. Преподобный Силвейн в рубашке с расстегнутым воротом и с закатанными до локтей рукавами стоял на крыше, жестом показывая Саймону Ковингтону, чтобы тот что-то передал ему.
Заметив Эми с Евой, он помахал им рукой.
Женщины машинально помахали в ответ.
Наступило короткое молчание. Негромкое квохтанье кур и взрывы смеха, доносившиеся из окон дома, составляли резкий контраст с этой напряженной тишиной, наполненной горечью и яростью.
– Вы ведь понимаете, что весь город отвернется от пастора, если он спутается с вами, леди Булман, – небрежным тоном, почти вскользь обронила Эми. – Это его погубит.
Ее слова прозвучали как пощечина.
Ева посмотрела на Эми, которая дерзко пыталась выдержать ее взгляд. Но мисс Питни недоставало опыта, а Ева в совершенстве владела искусством прожигать взглядом насквозь.
Эми вскоре сдалась, отвернувшись к сараю.
– Знайте, пастор отдал мне крест, думая, что я нуждаюсь в утешении, мисс Питни. – Голос Евы слегка дрожал от сдерживаемого гнева. – Знайте, что добрый человек находит хорошее в других. Знайте, что он видит во мне друга и только.
«Знай, что ты лицемерка, Ева».
Недоверчиво взглянув на нее, Эми устало бросила:
– О, ради бога, сделайте милость, не считайте меня глупой. Может, я и простовата, леди Булман, но я не слепая. Как и все остальные в этом городе.
Адам опрокинул в себя три чашки кофе и с жадностью съел намазанный маслом ломоть хлеба в предрассветной темноте воскресного утра. Приближался час службы. Листок с текстом проповеди так и остался пугающе чистым, на нем не появилось ни единого слова, как и в пустой голове Адама. Он занес перо над бумагой, отчаянно молясь о вдохновении. Преподобный все еще надеялся, что проповедь сочинится сама собой каким-то волшебным образом. Накануне ему не удалось взяться за нее – он весь день стучал молотком, латая крышу дома О’Флаэрти.
Да… да! Знакомое ощущение! Адам радостно встрепенулся, предчувствие озарения шевельнулось в нем. Казалось, слова вот-вот потекут рекой!
Рука его быстро вывела:
«Я поцеловал ее. Я поцеловал ее. Я поцеловал ее».
Пожалуй, проповедь вышла не слишком удачной, но прихожане, несомненно, нашли бы ее поучительной.