Почти всех заставили писать объяснительные, кто что видел, кто что знал. Нашу почти уже не вменяемую от жарехи троицу вызвал Дядя в свой кабинет. Надеялся на помощь следствию.
Жареха уже вовсю разгулялась в крови, и на миг вдруг показалось, будто мне опять семь лет, и я в первый раз попал на работу к отцу, в огромный кабинет здания высшей партийной школы. Оно до сих пор высится, как рейхсканцелярия недалеко от станции метро Максима Горького.
Кабинет был таких гигантских размеров, что можно было бегать, а стены покрывали плиты из экзотической для Узбекистана карельской берёзы. Когда я в очередной раз грохнул на пол тяжеленный письменный прибор из бронзы, изображавший узбекского поэта Алишера Навои, отец оторвал усталые глаза от кучи машинописных страниц на столе, и повёл меня в столовую. Столовая, казалось, была ещё больше чем станция метро Максима Горького. Мраморные колонны полностью подтверждали сходство. Отец молча кивнул на меня кассирше, давая ей понять мол «этот товарищ со мной», и оставив меня у скатерти-самобранки, снова вернулся в кабинет. Это был один из немногих дней, которые я провёл с вечно занятым отцом. Дни эти можно перечесть по пальцам, и я дорожу ими как фамильными бриллиантами.
Я, Булка и Бибик, похоже, испытали в тот момент одинаковое чувство.
Мы настолько расслабились, что стали вести себя там как дети, случайно попавшие в кабинет отца на работе. Жарёха сняла ограничения. Наши стукачёвские сердца наполнились великой радостью.
Но мы упустили из виду тот факт, что Дядя, в отличие от нас был совершенно трезв. И зол как собака из-за ЧП.
Кончилось тем, что нам дали по пять дубинок и закрыли на прогулочный дворик. Это тюремная камера с сеткой вместо крыши. Выгуливать постояльцев ШИЗО. Обычно используется как вытрезвитель.
А из под жарехи совершенно наплевать, где переться, ничем этот бетонный кайф не шуганёшь! Стали веселится там, как арестованные чилийские коммунисты в застенке Пиночета.
Под вечер Худой все же смягчился и отправил к нам со штабным дневальным миску плова из комнаты свиданий и пачку сигарет Хан.
Пока Булка с Бибиком плевались на спор у кого круче сушняк, я нацарапал на стене огромную надпись «ВЕРОНИКА».
* * *
… Вероника. Я все чаще думаю о нашем переезде в Москву. Мы будем жить с тобой вдвоём, как муж и жена. В нашем домике! А я тебе омлет твой любимый утром в постель буду подавать! А вечером как зажжём по дискотекам! Я тебе хочу показать один единственный клуб, который там знаю, Секстон ФОЗД. Тоже в ухо можно схлопотать, но все же там мы дома, играем на своём поле. На своей земле.