Я рассматривал рисунки.
— Хайди, — объяснила девочка, — я нарисовала все про Хайди, вот это домовой, а это — Петер-козопас. Может, ты сядешь, — предложила она, — в кресло-качалку, оно как раз для гостей.
Я подошел к стеклянной стене, посмотрел на Блюмлизальп и устроился в кресле-качалке. Девочка села за стол и принялась за чтение «Хайди».
Было около трех часов утра, когда наконец послышались чьи-то шаги. В дверях показался большой толстый мужчина. Глянув в мою сторону, он обратился к девочке:
— Ты уже давно должна быть в постели, Глория. Марш спать!
Девочка закрыла книгу.
— Я не могу спать, пока ты не придешь, папа, — пожаловалась она. — И мама еще не возвращалась.
— Сейчас она придет, твоя мама, — сказал этот высокий, грузный, огромный человек и подошел ко мне. — Моя контора находится на Айгерплац, — заявил он.
— Мне хотелось бы поговорить с вами лично, Эдингер, — пояснил я.
— Вы не хотите назвать себя? — спросил он.
Я колебался в нерешительности.
— Мое имя не имеет значения, — ответил я.
— Ладно, — сказал он, — выпьем-ка коньяку.
Он направился к импровизированной кухне, нагнулся, вытащил бутылку и две рюмки. Вернувшись в комнату, погладил по голове девочку, которая уже улеглась, погасил свечи, открыл дверь, кивнул мне, и мы вместе вышли на плоскую широкую крышу, расстилавшуюся перед нами в таинственном свете фосфоресцирующих гор, будто равнина с нагроможденными на ней развалинами, кустами и небольшими деревцами.
Мы уселись на обломки дымовой трубы, под нами был разрушенный Вифлеем. За осевшей вниз бывшей многоэтажкой виднелось какое-то подобие города с возвышающимся над ним узким силуэтом кафедрального собора.
— Бывший солдат?
— Я и сейчас солдат, — ответил я.
Он протянул мне рюмку, налил мне, потом — себе.
— Из французского посольства, — сообщил он, — и рюмки оттуда. Хрусталь.
— А посольство еще существует?
— Один подвал остался, — сказал он. (У Администрации тоже свои секреты.)
Мы выпили.
— А чем ты раньше занимался? — спросил он.
— Был студентом, занимался у старого Кацбаха, — ответил я, — писал диссертацию.
— Вот что.
— О Платоне.
— А что именно о Платоне?
— О «Государстве», седьмой его книге.
— Я тоже учился у Кацбаха.
— Знаю, — сказал я.
— Я в курсе, что с ним произошло, — сказал он без удивления и выпил.
— Что же случилось с Кацбахом? — спросил я.
— Когда упала бомба, его квартира загорелась, — сообщил он, поболтав коньяком в рюмке, — у него было слишком много рукописей.
— Беда всех философов, — сказал я. — От философского семинара вообще ничего не осталось.
— Один Швеглер, — подтвердил он, — единственная книга, которую мне удалось найти.