— Но… Есть исключения. Значит, с ними нужно считаться.
— И что же?
— В районе мне предлагают литературу в десятом классе.
— А я поеду за женой в «места не столь отдаленные». В сельхозотдел, подшивать папки.
— Здесь, конечно, у тебя серьезно. Тренировки.
— А у тебя… Ты-то… Чем занимаешься серьезным?..
— Да! Например, приготовлением завтраков для мужа из продуктов, которые он никогда не заготавливал.
— Знаешь… — Юрка не краснел, даже когда сердился. — Мне кажется, ты в кого-то играешь. В кого-то или во что-то. Одни иллюзии. А я уже давно не знаю запаха горячей картошки.
— Все?
— Пока…
— Ты считаешь, что я пребываю в состоянии восторженной экзальтации? Хочу тебя разубедить. Завтра ты поедешь к председателю выписывать для себя мясо.
— Ты уже ходила? Что он тебе сказал?
— Сказал, что мясо, может быть, будет, если забьют лошадь. Там одна молодая ногу сломала. Гнедко.
— Ну вот! С такого мяса будем сами красивыми. Но откуда подробности?
— Мы с председателем мило разговаривали. Представь себе, он изволил пошутить: «Я бы на последнем курсе сельскохозяйственного института ввел новый курс: «Почему агроном должен выбирать себе жену-зоотехника». Так что напрасно ты не прослушал полный курс лекций. И… выпущен из института с явным браком.
— Ладно… — Юрка будто отошел. Засмеялся. — Яйца купим. Колхоз продает по семьдесят копеек десяток. Можно сотню выписать.
— Вот и выпиши.
Юрке хотелось меня растормошить, а мне было как-то не по себе.
— Надо полагать, — ответила я, — через месяц претензии будут возрастать с прогрессией?
28 ноября.
Я пошла выписать себе газеты. В конторе сказали, что подпиской ведает парторг колхоза — учитель.
В школе до звонка я изучала стенную газету и календарь природы. Сегодня погода в клеточке еще не обозначена, а вчера — густые синие крестики — сплошная метель.
Потрогала на тумбочке колокольчик. Думала, что легкий, а он как килограммовая гирька. Колокольчик из черной меди, с объемными буквами по фартучку: «Литейный заводъ…» Я вертела его в руках, придерживая язычок. Хотелось поднять его за ушко и разок качнуть. Подошла уборщица.
— Рано еще. Я вам скажу когда.
А когда было можно, я чуть брякнула, и что-то испугалось во мне. Звон был молоденький. Вдруг он забился по крашеным панелям мелодично и кругло. Затопил все. Был он не зимний, а теплый, как летняя утренняя россыпь.
Женщина замерла удивленно:
— Батюшки! Да что же ты так обрадовалась?
Ребятишки хлынули в дверь. Александр Данилыч вышел с развернутыми таблицами.
— В гости? — сказал он.
На нем новые нерастоптанные валенки. Когда шагает, валенки не гнутся и чуть приподнимают его.