Когда он вышел на Пьяццетту, казалось, стало еще теплее, возможно, потому, что Рей ожидал контраста между температурой во дворце (а там стоял холод) и на улице. Он шел по аркаде на южной стороне Пьяццы, шел медленно, покуривая сигарету. Потом понял, что вряд ли можно найти более неподходящее место для прогулки, имея в виду друзей Коулмана или полицию, если предположить, что его активно разыскивают, но он вдруг понял, что не против – пусть его обнаружат. И еще он понял, что уже испытывал такое чувство прежде, на прошлой неделе, и это ощущение долго не продолжалось. Он проходил мимо табачной лавки слева, когда из нее быстро вышел Коулман и увидел его.
Коулман остановился. Их разделяли какие-то восемь футов.
Рей моргнул, но не шевельнулся, он не почувствовал того потрясения и удивления, которое испытал вчера, хотя вчера он отчасти был готов к тому, что увидит Коулмана в баре «У Гарри». На долю секунды у него мелькнула мысль: «Вот сейчас у нас есть шанс поговорить друг с другом, а у меня – возможность сказать ему, что я не собираюсь доносить на него в полицию». И он сделал шаг в сторону Коулмана, но еще до того, как он его завершил, Коулман дернул широкими плечами, развернулся и пошел в другую сторону от него.
Рей посмотрел туда и увидел Инес и Антонио, только что отвернувшихся от витрины магазина ярдах в двадцати от него. Инес смотрела на Коулмана. Очевидно, они ждали, пока Коулман покупал сигары. Рей был настолько ошеломлен, что несколько мгновений не мог двигаться, но потом развернулся и двинулся в том направлении, откуда пришел. Он шагал быстро, чтобы не попасться им на глаза. Инес вроде бы не видела его. Рей пересек Пьяццетту, свернул направо, прошел по мосту, параллельному мосту Вздохов, испытывая одно желание – быть от них подальше. Рей видел, как дернулись губы Коулмана, как ненависть сверкнула в его глазах, говоривших: «Опять этот ублюдок!» Это произвело на него жуткое впечатление, настолько опустошительное, что Рей растерялся.
Он подыскивал подходящее слово, но ему было очевидно, что Коулман ни в каких словах не нуждается. Коулман мог бы поманить его за колонну, чтобы не видела Инес. Коулман мог бы сказать: «Ну хорошо, ты жив. Я считаю тебя вошью, но я уже наелся. Больше не попадайся мне на глаза». Но Коулман не хотел никакого примирения. Рей оказался на Рива-дельи-Скьявони и пошел медленнее, но его страх, близкий к панике в тот момент, когда он бежал с Пьяццы, все еще оставался с ним. Ему нужно было зайти в бар и воспользоваться туалетом. Он заказал кофе, заставляя себя не думать о своей ситуации, о Коулмане, потому что это ни к чему не вело. Он стоял у стойки бара, попивая кофе, и тут перед его мысленным взором возникла картинка: он идет по темной венецианской улочке, по горбатому мостику через канал, под уличным фонарем, торчащим из-за угла дома, и тут из тени выходит Коулман и наносит ему смертельный удар по голове. Разве он этого добивается? Удара по голове камнем? Обрезком трубы? Или же эта картинка, как сон, готовит его к тому, что должно случиться, что вероятнее всего и произойдет так или иначе?