— Личный советник губернатора? — ошеломленно повторил тот, уставившись на монаха во все глаза и недоверчиво качая головой. — Быть того не может!
— Может — не может, а так оно и есть, — заявил канарец. — А заодно и Великий Инквизитор. Или вы не слышали о судебном процессе над некоей Марианой Монтенегро?
— Слышал, — отозвался тот совершенно другим тоном, едва услышал о ненавистной Инквизиции. — Так вы хотите сказать, что...
— Я ничего не хочу сказать, — прервал его Сьенфуэгос с полускрытой угроза в голосе. — Но можете быть уверены, одного его слова достаточно, чтобы вы долгие годы не увидели солнца. Так что имейте в виду!
— Помоги мне святой Хуан! — колонист щелкнул кнутом, пуская коней в галоп. — Кто бы мог подумать, что какой-то монашек, которого я подвез на своей колымаге, окажется самим инквизитором?
— Что значит: «какой-то монашек»? — спросил явно обиженный францисканец.
— Нет-нет, я вовсе не хотел вас обидеть, — поспешил заверить колонист, не смея взглянуть на монаха. — Просто... Просто я представлял себе инквизиторов несколько иначе... Более... более высокомерными, так скажем.
— «Скажем»! — хмыкнул монах, давая понять, что разговор окончен. — Лучше уж молчите! И подстегните этих кляч, потому как ехать еще долго, а времени у нас мало!
К утру следующего дня они наконец достигли Санто-Доминго, и канарец попросил высадить его возле таверны «Четыре ветра», а францисканца Буэнавентура повез дальше, в монастырь, по-прежнему не раскрывая рта.
Войдя в таверну, Сьенфуэгос первым делом спросил, где сейчас его старый друг, Васко Нуньес де Бальбоа. В конце концов он нашел его спящим в убогой хижине не берегу моря, голодного, тощего и оборванного, как никогда прежде.
— Как я погляжу, фортуна по-прежнему не желает вам улыбаться, — заметил Сьенфуэгос, горячо обнимая друга. — Вы неважно выглядите.
— Я голоден, как волк, — честно признался тот. — Вот уже несколько недель, как я не видел иной пищи, кроме диких плодов, крабов да парочки осьминогов, а это не те кушанья, которые могут насытить эстремадурского кабальеро.
— Так вы эстремадурец? — удивился Сьенфуэгос. — А я всегда думал, что вы андалузец, из Хереса.
— Я действительно из Хереса, но из Хереса-де-лос-Кабальерос, а вовсе не из того, другого, — не на шутку обиделся будущий первооткрыватель Тихого океана. — Слава Богу, есть разница!
— Помилуйте, у меня даже в мыслях не было вас обидеть! — в шутливом изумлении воскликнул Сьенфуэгос. — Но все же давайте что-нибудь поедим, мне скоро понадобится ваша помощь.
— Да, нелегкое это дело, — протянул эстремадурец, покончив с роскошным обедом и затягиваясь одной из тех толстых сигар, к которым так пристрастилось большинство испанцев на острове. — И весьма опасное! Вынужден вам напомнить, что одно дело — натянуть нос Святой Инквизиции, которую я всей душой ненавижу, и совсем другое — бросить вызов губернатору, прямому представителю короны. Попытка освободить принцессу сделает меня самым настоящим изменником. Я, может быть, и пьяница, умирающий от голода, могу продать право первородства за чечевичную похлебку, но никогда не стану предателем, можете мне поверить.