— В таком случае пусть войдет.
Мужчины вежливо поприветствовали друг друга, как и подобает настоящим кабальеро. Одного к этому обязывало положение, другого — слава. Овандо пришлось сделать над собой усилие, чтобы выказать радость, которой он в действительности не испытывал.
— Я рад, что справедливость наконец-то восторжествовала, — сказал он. — Честно говоря, я был бы обижен, если бы вы покинули Санто-Доминго, не навестив меня перед отъездом.
— А я, со своей стороны, ожидал, когда вы сами меня пригласите и поздравите с освобождением, — ответил Охеда. — Так что как посмотреть.
— Действительно, как посмотреть, — равнодушно произнес губернатор, словно это его совершенно не волновало. — Я, признаться, не слишком разбираюсь в церемониях, к тому же в последнее время я был ужасно занят усмирением Харагуа.
— Вы называете это усмирением? — с иронией переспросил Охеда, усаживаясь в кресло, хотя губернатор так и не предложил ему сесть. — Странное слово для подобных действий, вы не находите?
— Позвольте напомнить, что именно пленение вождя Каноабо принесло вам славу.
— Никоим образом! Не путайте одно с другим. В то время мы воевали с Каонабо, убившим десятки наших соотечественников, и вам прекрасно известно, что я проник в его лагерь, затащил его на свою лошадь и увез на глазах полусотни его воинов, вооруженных до зубов.
— У Анакаоны тоже были воины.
— Но они не собирались сражаться с вами. А Анакаона — беспомощная женщина, пригласившая вас в качестве посла дружественной державы. Вы совершили предательство.
— Придержите язык.
— Я охотно придержу его, если вы поклянетесь, что непричастны к этой истории, — Охеда выдержал короткую паузу. — Однако наши споры никого не интересуют, — он снова помолчал, собираясь закрыть эту тему и приступить к основной цели разговора. — Собственно говоря, я пришел для того, чтобы узнать, каковы ваши намерения относительно Анакаоны. Именно от этого будут зависеть мои дальнейшие действия.
— Уж не собираетесь ли вы снова стать ее любовником? — ехидно осведомился губернатор.
— Позвольте вам напомнить, что принцесса никогда не была любовницей губернатора Кокибакоа, которого вы имеете честь лицезреть.
— Ну что ж, понятно, — глумливо протянул Овандо. — Непонятно другое: мне сказали, что вы вконец разорены; так зачем вам понадобилось ввязываться в это дело, если сейчас вас и принцессу ничего не связывает?
— Разорение — это мое личное дело. Я и прежде не раз оказывался в бедственном положении, а вскоре уже снова вел в бой войска и армады. Что же касается принцессы, то именно от ее судьбы будет зависеть отношение к нам жителей Кокибакоа.