Бред, бред, бред! Он мне не нужен, это всего лишь спор. Он добьется своего, и забудет обо мне.
Я пыталась выкинуть его из головы, но понимала, что у меня этого не получается.
Как так случилось, что неожиданно мой мир стал крутиться вокруг того человека, который был мне противен?
Хорошо, что свет выключили, и в темноте никто не заметил моих слез. Вероятно, я не смогла бы объяснить их наличие. Сомаров мне сломал жизнь. Как он и обещал — до конца года. Его уже рядом нет, но из мыслей он теперь никуда не уходит. Это было больно. Знать, что я ему не нужна, и хотеть быть нужной для него. Это было слишком противоречиво. Сомаров не умеет любить. Зато в разрушении чужих жизней он мастер.
Я начала задыхаться он неожиданной боли, которая сдавила грудную клетку. Этого просто не могло быть. Не могло. Невозможно. Слишком неестественно. Я не могла полюбить настоящего Сомарова. Просто не могла. Не этого человека, и не за такое короткое время. Не могла.
— Алиночка, с тобой все хорошо? — обеспокоенно спросила мама. Вздрогнув, я вспомнила, что не одна. Хорошо хоть между нами сидит Владик.
— Все хорошо, — сдавленно отозвалась я, и, вскочив, выскочила из комнаты со словами: — Извините, мне надо в уборную, — и отправилась в таковую.
А там, включив воду, опустилась на пол, запустив пальцы в волосы, и зажмурив глаза. По щекам все еще текли слезы, а плач сменился рыданиями, которые я старательно приглушала.
Этого просто не могло быть. Бред! Это совсем не так!
Было больно. По-настоящему больно. Так, что болело все в области грудной клетки. Горели легкие.
Но если это все действительно так, то почему эта боль наступила только сейчас? Так неожиданно, когда я оказалась к этому совершенно не готова?
Нет, я просто устала от последних событий. И все. Я не влюбилась в Сомарова. Нет, это просто невозможно.
Но, в противовес моим словам, рыдания стали лишь сильнее. Боль разрывала на куски.
Но это не могло быть из-за него! Так не должно быть!
Свернувшись калачиком прямо на холодной плитке, я прикусила себе запястье, стараясь успокоиться, сосредоточиться на чем-то другом. Кажется, некоторым это помогает.
Но я даже не отвлеклась на физическую боль. Что она была, что не было — это ничего не изменило.
Сомаров… Я его ненавижу за то, что он со мной сделал. Так нельзя. Так не поступают. Он, сам того не зная, действительно сломал меня. Я чувствовала себя раздавленной, подавленной, сломанной.
Работа. Вот что меня спасало раньше. А потом поезд. Солдатов, который заставил меня воспринимать Сомарова по-другому. Его поступки теперь не казались мне такими ужасными и противными, как раньше. Как будто он вел себя правильно. Но ведь это было не так, и я это знала.