* * *
— Последний раз я пил водку где-то в пятьдесят третьем, — поднял белёсые глаза на потолок Туди. — Да, где-то тогда. Может в пятьдесят втором. В общем, Сталин ещё жив был. До сих пор помню это мерзкое состояние!
Уже несколько дней Никита рисовал лошадей в Тоннеле Спящей Лошади. Обычном жилом Тоннеле, где туда-сюда сновали сихирти. Гоги дал задание разрисовать его бегущим табуном. Работа плёвая, но донельзя однообразная.
— Я тоже уже лет десять не пил водку, — зевнул бизнесмен. — Мне вообще удивительно, как люди могут потреблять эту гадость!
— Да как-как?! Легко, — хмыкнул Туди.
Он, как всегда, сидел, опёршись на стену, и наблюдал за работой человека. В последнее время у него появилась привычка без устали болтать, вспоминать прожитые годы.
— Я как-то видел мужика, который вылил в глубокую тарелку бутылку водки, покрошил в неё хлеба и ел ложкой. Представляешь, какая зависимость?!
Никита представил, как ест водку ложкой. Передёрнуло.
— Я даже не представляю, как нужно ненавидеть собственный организм, чтоб заливать в него яд, — он почувствовал на губах привкус водки. Затошнило немного.
— Ладно, кончай о мерзости, — бизнесмен услышал и в голосе дедка отвращение. — Ты видишь, вообще, что рисуешь, Шершень?! Или языком чешешь?
Никита сделал два шага от стены, пристально посмотрел на переднюю половину лошади: голова, на удивление с первого раза получилась удачно: красивая грива, частично нарисованный мускулистый торс, передние ноги…
И тут увидел, что нарисовал коленные суставы не в ту сторону. Улыбнулся — ноги перерисовать проще всего.
— Ну… бывает, — пробормотал он. — Отвлёкся.
Пока смывал краску со стены, Туди рассказал историю, как перед войной мужик из его села пахал на тракторе поле. Отвлёкся и сбил ЛЭП.
— Он клялся и божился, что был трезв, а так же, что в тракторе отказали тормоза. Но больше его никто и никогда не видел. Детей его: двух малолетних сыновей и старшую дочь фашисты, кстати, в лагерях убили. Жена пропала без вести вскоре после него самого.
— Знаю, знаю, — отмахнулся хозяин «Схватишек». — Солженицын с Шаламовым много об этом рассказали.
— Шершень! — округлил глаза Туди. — Ты меня иногда удивляешь! То тупишь, как сто тупиц, то называешь фамилии, о которых знать не должен! — Никита хотел ответить что-нибудь колкое, но в последний момент смолчал. Надсмотрщик не относился к тем, с кем стоит спорить. — Солженицын многое недоговорил, а многое и переговорил, — продолжил старик. — У него правда где-то посередине. А с Шаламовым я как-то встречался на Колыме. Не похож этот человек на того, кто мог причинить какой-нибудь вред Советской власти. Видимо по глупости попался, а дальше попросту намотало на колёса.