Тем временем старик неторопливо прошел в свою спальню, в которую вот уже много лет не заходила женщина. Бабка Димы рано умерла от рака. Это все проклятая рукотворная смерть, все Припять и Станция. Что ты сделала с нами?! Что ты сделал со всем миром?! Отголоски твоего шепота услышали все, твое дыхание коснулось всего мира…
В США зафиксирован повышенный уровень радиации…
Они тогда часто смотрели телевизор, новости там, сериалы. Насмотрелись, теперь вот даже телевидения тут нет.
Старик вздохнул, с трудом опустился на колени, которые противно и звонко хрустнули, достал из-под кровати небольшой облезлый сундук. Он поставил его на круглый стол, застеленного протертой от времени, пожелтевшей клеенкой, снял с сундука замок и откинул крышку. В этом сундуке он прятал то, чего его внучку видеть или трогать было необязательно. Старик достал из сундука фотографию и долго с содроганием вглядывался в поблекшие фигуры. Прошлое стало серым и пугающим, но все же он всякий раз ловил себя на мысли, что больше страха перед непонятным и неизвестным, в нем живет тепло и нежность к этим знакомым, любимым, хоть и ставшим неожиданно серыми лицам. И правда, на первый взгляд черно-белая фотография, таковой вовсе не была. Две фигуры, как и раньше, все еще хранили свой истинный цвет. Старик был одет в тельняшку и зеленые холщевые грубые брюки, а на совсем еще маленьком, нетвердо стоящем на ногах мальчугане была надета красненькая рубашка и смешные зеленые колготки.
Да, — думал старик, разглядывая свое лицо, — уже тогда он был немолод, но все же браво обнимал за плечо теперь ставшую мутной фигуру в белом длинном сарафане, и косился на нее озорно и весело. Мать мальчика. Умная девка, а что с того? Первая и умерла, от ума, наверное, излишнего. Потому она на этой фотографии сама нечеткая, самая размытая. И маленький мальчик Дима доверчиво держит свою мать за руку, но теперь кажется, его рука ухватила в воздухе нечто бесплотное — облако дыма или пара.
А по другую сторону от старика стоит его сын. Лица тоже уже не разобрать. Он тоже умер давно, может через год, после смерти девки, а может и меньше. Когда-то этот нечеткий силуэт был его сыном. Кровью от крови, плотью от плоти его. Живым человеком, улыбчивым и бесшабашным, немного глупым и наивным. Да, ему досталась чересчур умная девка, но не она его сгубила. Теперь сын — все больше выцветающая с каждым годом тень без черт и четких граней на постаревшей фотокарточке, заключающей в себе давнишнюю, истерзанную временем идиллию. Почти вся их семья на фоне подъезда желтоватой пятиэтажки, которая теперь так же сера, как и силуэты людей.