Подъехав, я заметил, как дернулась в окне занавеска. В конце дорожки, что вела к его дому, стоял сенсор, и всякая живность крупнее мелкого зверька попадала под луч. Сколь-либо значительных запасов «травки» Роналд дома не держал, так что, случись обыск, найденного никак не хватило бы на обвинение в «хранении с целью сбыта». Местные органы правопорядка прекрасно знали, чем занимается Роналд, но смотрели на это сквозь пальцы, потому что он не продавал наркотики детям, сторонился насилия и при необходимости помогал копам. Никакой наркоимперией он не управлял, потому что в противном случае не жил бы в скромном домишке у Скарборо-Даунс.
Он жил бы в большом скромном доме у Скарборо-Даунс.
Когда я вышел из машины, Роналд уже стоял у двери. Высокий, крупный, с коротко постриженными черными волосами, изрядно тронутыми сединой. Облегающие джинсы, свободная клетчатая рубашка навыпуск. На шее – кожаный мешочек.
– Это что? – спросил я. – Чудодейственный амулет?
– Нет. Я там мелочь держу.
Он протянул руку, загорелую, с буграми мышц и веревками вен, и моя исчезла в ней, как речная мелюзга в пасти бывалого старого сома.
– Ты – единственный коренной американец, которого я знаю, и ты не делаешь ничего из того, что положено делать коренным американцам.
– Ты огорчен?
– Немного. Просто у меня такое ощущение, что ты не очень-то и напрягаешься.
– Я даже не хочу называться коренным американцем. Лучше просто индейцем.
– Вот видишь! Держу пари, явись я сюда, вырядившись ковбоем, ты бы и глазом не моргнул.
– Точно. Я бы, может, застрелил тебя, но моргать бы не стал.
Мы сели за стол во дворе. Роналд достал из холодильника две банки содовой. Из кухни доносились звуки музыки, смесь индейского блюза, фолка и американы: «Слайдин Клайд руллет», Кит Секола, Буч Мадбоун.
– Светский визит? – спросил он.
– Дружеский, – ответил я. – Помнишь такого парня, Дэмиена Пэтчета? Местный, служил в Ираке, в пехоте.
Роналд кивнул:
– Я был на его похоронах.
Нетрудно было догадаться. Роналд по возможности всегда старался посещать похороны местных ветеранов. Отдавая долг одному, он отдавал долг всем и считал это своей обязанностью.
– Ты его знал?
– Нет, не встречались.
– Я слышал, что он вроде бы покончил с собой.
– Кто так сказал?
– Его отец.
Роналд коснулся серебряного крестика, висевшего на кожаном ремешке на запястье, – жест скорби и уважения памяти Дэмиена Пэтчета.
– Все повторяется. Ты надеешься, что военная верхушка и политиканы чему-нибудь научатся, но этого не происходит. Война меняет людей, и некоторые меняются настолько, что уже сами на себя не похожи. Они ненавидят себя таких, какими стали. На мой взгляд, у нас просто улучшается статистика самоубийств, вот и все. Ветеранов Вьетнама, покончивших с собой после той войны, больше, чем погибших на ней. И ветеранов Ирака, которые уйдут из жизни добровольно, будет в этом году больше, чем убитых в самом Ираке. По крайней мере, на это указывают цифры. И для обеих войн действует один и тот же принцип: плохое отношение там – плохое отношение по возвращении домой.