Аркадий увлёк её за собой к входной двери, но уже буквально на пороге на какое-то мгновение замер, глубоко о чём-то задумался, а затем, оставив Светлану, метнулся к кладовке и извлёк оттуда довольно увесистый гвоздодёр, который при соответствующем желании превращался в довольно грозное оружие.
Немного постояв перед входной дверью жадно прислушиваясь к звукам доносящимся из глубины подъезда он не нашёл в них ничего подозрительного и бесшумно открыл задвижку. Затем так же медленно и бесшумно приоткрыл дверь и опасливо выглянул в коридор. Похоже, что здесь в подъезде его опасения были излишни — одержимых здесь не было, но он был уверен, что продолжаться так будет не долго.
— Света, — стараясь, чтобы голос не дрожал, тихо обратился к супруге Аркадий, — немного постой в дверях. Я скажу тебе, когда можно будет спуститься.
Он взглянул ей прямо в заплаканные глаза, нежно погладил её взмокшей ладонью по плечу и осторожно вышел на лестничную площадку.
Спустившись по широкой лестнице на площадку, расположенную между вторым и третьим этажом Аркадий подошёл к окну, ведущему во двор и открывающему вид непосредственно их автомобиль.
Он с опаской выглянул из окна, стараясь рассмотреть пространство перед их машиной. Во дворе, по прежнему, всё было спокойно.
— Аркадий, что там внизу? — спросила она. В её голосе ощутимо вибрировали тревожные нотки.
— Ничего, — сухо ответил он, — пока всё чисто. Можно спускаться.
Светлана затворила за собой дверь и стала стремительно спускаться вслед за мужем.
* * *
— Смотрите, — крикнул кто-то позади Максима, — Усанин отключился.
Канаев, взглянув зеркало заднего вида, различил на полу в проходе нелепо распластавшееся тело своего начальника.
Несколько милиционеров склонились над распростёртым телом в нерешительности.
— Похоже, что всё, — сказал один из них, после того как пощупал пульс на похолодевшем запястье.
Канаев ещё раз взглянул назад.
Усанин никогда ему особо не нравился и его смерть не вызвала в его душе ни малейшего отклика. Как, впрочем, гибель многих других миллионов человек.
Всё, что не касалось его лично, в абсолютном большинстве случаев мало его волновало.
Здесь вопрос стоило бы поставить иначе:
Удивила ли его смерть боса? Пожалуй, да. Он не считал, что раны, полученные Усаниным, были смертельны.
Болезненны — да!
С обилием крови — да!
Но только не смертельными.
Внезапно по телу начальника милиции пробежала волна судорог, заставив парней склонившихся над ним чуть отпрянуть назад.
Усанин сел. Лицо его вообще ничего не выражало — мертвенно спокойствие, напоминающее восковую маску.