Словно почувствовав мысли хозяина, гончая заворочалась и толкнула его мордой в живот. «Совсем как живая», — подумал про себя некромант. Хотя почему «как»? В ней же есть частичка его души.
— Ну и чего тебе? — он провел по ее шипастой морде ладонью и с улыбкой посмотрел в горящие багровым светом глаза. — Потерпи немного. Сейчас пойдем. Посидим вот и сразу пойдем.
Мать тогда сильно постарела и сдала. Продала трактир, и они всей семьей переехали на северную окраину города. Сестра целыми днями возилась с хворыми племянницами, а по ночам он часто слышал ее тихий плач. А он… Да что мог сделать оставшийся без отца мальчишка? В котором все больше разгоралось пламя звериной ненависти. Он ненавидел всё. Этот город с его садами и улицами. Людей неспособных понять его боль. И особенно он ненавидел благородных. Ублюдков, чье слово в суде стоит выше логики и здравого смысла. Тварей, забравших у него отца. Ночами он пробирался к дому барона Айзека и, забравшись на растущее возле ограды дерево, молча сидел и смотрел на горящие окна, мысленно представляя, с каким удовольствием он будет убивать эту ненавистную гадину. И чем яснее он понимал, что профессионального воина ему не одолеть никогда, тем больше разгоралась его ненависть.
Ингвар и Лата обделили его при рождении: хрупкое телосложение при пяти футах роста, почти бесцветные, узко посаженные глаза, длинный нос и немного приподнятая верхняя губа. Друзей у него не было никогда. Сверстники дразнили его крысой. Он дрался. Иногда наказывал обидчиков, чаще был бит, но в его жизни не изменялось ничего. Возможно, именно поэтому Райнек так тяжело переживал смерть Экима и отца. Двое мужчин, которые сквозь внешнее уродство видели в нем человека, мертвы… Но если бог воинов и богиня любви посмеялись над ним, то Сират дал достаточно сил! «Я отомщу! Любой ценой отомщу!» — из ночи в ночь, словно в горячечном бреду шептали губы сидящего на дереве парня…
Резкий порыв ветра бросил ему в лицо пару капель начинающегося дождя. Райнек вздрогнул, потряс головой и быстро огляделся по сторонам. Не найдя взглядом никого, кроме бродящих в паре сотнях метров скелетов он покачал головой и горько усмехнулся. Один. Он снова один… Грустно понимать, что сейчас эта вот призванная шесть часов назад костяная гончая, по сути, единственное родное ему существо. Ничего. Он уже привык… Душевная боль давно уже стихла, но ненависть не ушла. Сират и Вилл братья. Тогда, когда светлые боги отвернулись, один из них дал ему волю и ненависть. Второй даст силу и оружие! А то что их армии втоптали в грязь под Фертаном почти сорок тысяч легионеров, среди которых были и три с половиной сотни выпускников Ан Клауда, — лично ему, Райнеку, на это наплевать. Чем больше сдохнет благородных ублюдков, тем лучше! Главное, чтобы те — семеро выжили. Об их смерти он теперь позаботится сам!