— А если вы уедете?
— Куда, Васютин?
— Ну в отпуск там или переведут вас…
Голощекин шумно вздохнул и сказал подчеркнуто спокойно:
— До твоего дембеля я, рядовой, никуда уезжать не собираюсь. Как, кстати, и после него. И вообще, если бы да кабы, во рту росли бы грибы! — Голощекин ухмыльнулся и пропел, отбивая такт босой пяткой: — Не надо печа-алиться, вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди! Надейся и жди!.. Это про тебя песня, про всех нас. Знаешь такую?
Васютин шмыгнул носом.
— Русськая сольдата плачет? — спросил Голощекин, дурашливо коверкая слова. — Плохая сольдата. Слабая сольдата. Слабая родина у них — мы ее завоюем. Вот что скажут про тебя враги-китайцы. — Внезапно капитан заорал: — Не сметь позорить Родину!
От неожиданности Васютин дернулся и вытянулся по стойке «смирно».
— Есть, не сметь позорить! — тонким голосом выкрикнул он.
Голощекин широко улыбнулся и подмигнул:
— Тогда шагом марш!
Васютин попятился к двери, задел ногой таз, расплескав воду на пол, поскользнулся и упал. Но тут же вскочил и бросился к выходу, то и дело оборачиваясь.
Голощекин держал на лице улыбку до тех пор, пока дверь не закрылась, и лишь тогда лицо его вытянулось, закаменело. Кто ж таких кулей в армию берет? Да еще в пограничные войска! Выдали бы ему белый билет, и всем было бы спокойно. Так нет же, трать теперь на него время, на заготовку эту, из которой все равно некондиционная болванка получится. Стрелялся он, видите ли. Звери, понимаешь ли, вокруг кровожадные. Так не забывай об этом! А он думает, что, если слабину покажет, на спину упадет лапами кверху, выставит голое розовое брюхо, так пожалеют его, бедного. Хрен с два! Только быстрее затопчут.
Голощекин надел сапоги, застегнул портупею и, выйдя из казармы, направился на спортплощадку.
Умаров вертел на турнике солнце. Капитан дождался, пока он спрыгнет, и, поймав его взгляд, коротко мотнул головой, подзывая.
Умаров подошел, козырнул.
— Вольно, — сказал Голощекин. — Васютин из санчасти выписался.
— Да знаю.
— Ну и какие мысли на этот счет?
Умаров пожал плечами:
— Никаких.
— Вот и плохо, — заметил Голощекин. — Вам еще служить вместе.
Умаров молчал, насупленно сдвинув брови.
— Контакт надо наладить, — продолжал Голощекин.
— Что нам теперь, извиняться перед ним? — Умаров вызывающе посмотрел на капитана.
— Извиняться будешь перед девушкой, когда в танце ногу ей отдавишь. А Васютину помочь надо, поддержать. Пока его от физических нагрузок освободили, а как придет в себя, возьмитесь за него, подтяните. Ясно?
— Ясно, товарищ капитан, — хмуро сказал Умаров.