Сделайте шаг вперёд, кто считает себя понимающим, Золотце над вами от души посмеётся.
— Если уж вкладывать средства, — продолжил господин Приблев, — стоит делать это, руководствуясь разумной деловой моделью. Я ещё сам не разобрался, о чём толкую, но благотворительность точно не имеет смысла. А вот, положим, нанять желающих и мотивировать их материальным вознаграждением за полезную деятельность…
— Было бы любопытно, если б хоть кто-то из нас догадывался, на что эта полезная деятельность похожа, — вздохнул Золотце.
Господин Приблев покосился на него со смущением:
— Вам тоже кажется, что мы ввязались во что-то сомнительное и движемся вслепую?
— О, мне не кажется. Это единственное, что я знаю наверняка, — Золотце фыркнул. — За тех, кто сочинял и печатал бóльшую часть листовок, я готов высказаться: мы делали это в точности так же, как посылали когда-то лектору Гербамотову корзину бумажных цветов из конспектов его лекций. Нельзя сказать, что у нас не было цели — конечно, была! Благородная цель раззадорить. Показать неприличный жест и убежать дворами. И я не против — наоборот, просто…
— Погодите. Вы ведь помните, что неприличный жест предложил хэр Ройш? Он сказал тогда, что ждёт реакции Городского совета.
— И он её дождался. Хэр Ройш, видимо, намеревается объявить об этом как раз сегодня, но вы пришли первым и на нервах, поэтому я позволю себе… — Золотце доверительно наклонился к явно заинтригованному господину Приблеву: — Городской совет уже проливает пот над проектом закона, который наши бумажные, гм, цветы объявит наказуемым деянием.
Господин Приблев в оторопи надел очки обратно. Это было по-своему трогательно.
Но ответить он не успел, поскольку из передней донёсся долгожданный шум.
— Жорж? Жорж, это феерия, танцуют все! — влетел в гостиную, где никогда раньше не собирались гости, За’Бэй. Забыв, разумеется, разоблачиться — ну или не забыв, а выражая таким образом свою политическую позицию по отношению к росской зиме, до которой оставался ещё целый ноябрь. Но За’Бэя целый ноябрь не заботил: он уже вырядился в свою ненаглядную шубу.
— Здравствуйте, Жорж, здравствуйте, господин Приблев, — чинно и мрачно раскланялся вошедший вслед за За’Бэем префект Мальвин. К префекту Мальвину жался этот его Тимофей Ивин — теперь, правда, скорее уж хикераклиевский, чем его.
Хоть Тимофея Ивина в последний день августа Золотцу буквально-таки послал европейский всеведущий бог, Золотце всё равно того недолюбливал. Неведомо за что, невозможно придумать рациональное объяснение — видимо, следует покаянно признать, что за выражение лица. За вот эту вот ничем не подкреплённую печать обречённости, которая бывает только у юнцов, слишком много о себе воображающих и слишком мало делающих.