«Пёсий двор», собачий холод. Том II (Альфина, Корнел) - страница 51

— А должен ли ты искат’ выход? — тихо спросил Плеть. — Это его завод.

— Настолько же, насколько мой папаша-пьяница мне папаша, — отчеканил Бася. — Что кому принадлежит, определяется не тем, кто что родил, а тем, кто что воспитал. Этот завод — таким, какой он есть теперь, — построил я. — Бася посмотрел Плети прямо в глаза — так твёрдо, будто слова его были единственным, во что он вообще верил: — Этот завод — мой.

И тогда Плеть вдруг понял. Понял, почему его обижали и злили действия общины. Понял, почему решился заговорить с Тырхой Ночкой, почему попросился на ринг, хотя знал, что его не пустят.

Разрозненные события и чувства, повисшие на полках в голове уродливой и грязной паутиной, неожиданно вывязались в узор. Плеть никогда не мог понять смеха росов над европейской религиозностью: может, европейцы и заблуждаются, но ведь так просто знать, что у происходящего в этом мире есть смысл. Он просто есть, как есть честь, правда и любовь. Его можно не увидеть, если очень постараться.

Но Плеть не мог — и, наверное, никогда не сможет — понять, зачем люди так стараются.

— Через шест’ дней на боях будет облава, — раздельно, по слову проговорил он. — Наместник решил спустит’ на нас Охрану Петерберга. Участников арестуют.

Бася замер, и Плеть понял, что он тоже понял.

Кажется, впервые в жизни Бася не хотел отмирать.

— Comprends-tu, зачем ты сейчас мне об этом говоришь?

Плеть промолчал.

— Comprends-tu, что я с этим знанием сделаю?

Плеть промолчал.

Бася понимал, что Плеть понимал.

— Он говорил, что я его единственный друг.

— А ты говорил, что он всё равно найдёт способ убит’ся, и говорил равнодушно.

Бася усмехнулся криво, как будто его рисовали и мазнули случайно побоку водой.

— Когда положение безысходно… Это совсем не то же, что принять решение.

Плеть промолчал. Они молчали долго — так долго, что смех и разговоры за соседними столами успели раствориться в ушах, сгуститься в единую похлёбку, и это пюре текло теперь, как, говорят, текла когда-то по мухам смола, заточая их в янтарь. Бася нередко думал вслух — любил думать вслух, кидать слова и ловить отскакивающие, — но теперь он молчал.

Принимать решения сложно.

— Расскажи мне подробности, — попросил наконец Бася отрывистым голосом.

Глава 27. Без sentiments

Вот ведь странное дело: подробностей память Метелина не сохранила. Так бывает спьяну, но как раз выпить в Порту Гныщевич ему и не позволил — отодвинул размашисто твиров бальзам, сморщился: «Даже не думай, графьё. Недостаточно ты хорош, чтоб под градусом на ринг выходить — и без того попутаешь всё на свете. И не сверкай на меня глазами — я не напрашивался к тебе в imprésario, ты сам умолял. Терпи теперь».