останется на память другая ситуация — худшая, в которой только могут оказаться джентльмены. Как им потом друг на друга-то смотреть? Вестимо, как после неудавшегося акта любви — сколь возможно бегло.
Граф Набедренных вновь покосился на Веню, чей листовочный раж угасать не торопился. При всей тоске перед лицом грядущего разочарования, нельзя не признать: Вене нынешняя суета пошла на пользу. Люди подневольные по большей части подневольны и в поводах для счастья.
И стоило лишь подумать о том, о чём думать не следует, как двери аудитории непочтительно распахнулись, морально уничтожив мистера Фрайда — страстно ненавидящего всякое вмешательство в бурное течение собственной речи.
Стоило ожидать в дверях господина Кривета или самого многоуважаемого главу — с очередными подозрениями студентов в возмущении спокойствия, разумеется. Но ожидания были посрамлены не без изящества: на лекцию рискнули вторгнуться некие мордовороты того градуса неотёсанности, какой одной своей презентацией утихомиривает даже безмерные нравственные страдания мистера Фрайда.
— Ну чё, — с неподдельной гордостью, как через силу заученный афоризм на древнеимперском, продекламировал один мордоворот.
— Шевелись, дрянь такая, — обратился в аудиторию другой, более одарённый.
Ещё двое говорить умели вряд ли.
Что было бы в высшей степени забавно, если бы Веня резким жестом не подвинул свои злополучные черновики к графу Набедренных и не поднялся бы со стула.
Граф Набедренных обмер.
— Душа моя, быть может…
Веня в ответ только незнакомо дёрнул плечом и спешно добрался до прохода. В проходе он развернулся и чрезвычайно доходчиво помотал головой — будто бы точно так же, как когда полчаса назад отказывался прекратить неконспиративное сочинение листовок, но на самом деле — до умопомрачения иначе. Весь он как-то разом переменился, сжался и напрягся, хоть и явственно старался того не показать.
Одарённый мордоворот подтвердил первое впечатление, обратившись к мистеру Фрайду с величайшей учтивостью:
— Извиняй, мужик, такое дело тут.
Мистер Фрайд учтивости не оценил и на контакт с представителями чуждых культур не пошёл.
А Веня уже вылетел в двери, да и мордовороты медлить не стали.
Граф Набедренных с интересом обнаружил, что черновики листовок, во-первых, у него в руке, а во-вторых, мелодраматически скомканы — как подлинные черновики стихов.
Кто же комкает чужие стихи.
Неведомо, сколько ещё он просидел бы в оцепенении, когда бы не повстречался глазами с редким гостем на лекциях, господином Гныщевичем. Все прочие друзья и собутыльники по «Пёсьему двору» сегодня, как назло, отсутствовали, ибо заигрались в листовки, но господин Гныщевич листовки не уважал, а потому единственный из всех стал свидетелем неприятнейшего происшествия.