– Погоди.
Доброслав подошел к Семиславе. Она встала и посмотрела на него.
– Прости, – сказала она, понимая, о чем он на самом деле хочет с ней поговорить. – Хоть право свояка за тобой, но мне о моих детях думать нужно.
– Неужели хочется тебе за Ярко идти? – Доброслав плохо различал ее лицо в полутьме, но знал его настолько хорошо, что лишь от одного ощущения, что она так близко, почти забыл свои замыслы. – За отрока? Ты ж его мальчишкой помнишь, от горшка два вершка!
Семислава невольно улыбнулась. Когда ее привезли, она была уже статной пятнадцатилетней девушкой, а Ярко, и так невысокий, в одиннадцать лет был совсем мал и едва доставал ей до плеча. Они и сейчас были одного роста.
– Хочется? Кто спрашивает, чего мне хочется? Раз уж такова моя доля – вдовой горькой остаться…
– Я спрашиваю! – Доброслав подался к ней и наклонился, пытаясь заглянуть в глаза.
Семислава невольно отстранилась, но не могла отойти: позади нее была лавка со спящей девочкой.
– Чего тебе хочется? – повторил он. – Чего тебе‑то для счастья надобно?
– Для счастья? – Семислава усмехнулась, будто не верила, что эта птица существует на белом свете. – Улететь!
Она обогнула свояка, вышла на середину избы и развела руки. В полутьме она, в белой вдовьей одежде, так походила на лебедя, что у Доброслава захватило дух.
Обычно вдова обрезает волосы, срезая с ними память о прошлом, и выходит опять замуж не ранее, чем косы отрастут, чтобы напитать ее силой для новой жизни. Но стричь Святкину вдову Чернава не стала – поберегла ее силу для сына. И сейчас Доброслав увидел в полутьме легкий проблеск этой силы – будто лунный луч за тучей. Лада не умерла в ней, только заснула…
– Улететь в Занебесье, от земли подальше, к солнышку поближе, – проговорила Семислава, будто пропела. – Отдал меня отец за мужа старого – моего желания не спросил. Теперь вот отдают за отрока юного – а куда мне деваться? Нету мне на свете ровнюшки, не будет и счастья.
Семислава опустила руки.
– Есть для тебя еще один жених, – помолчав, напомнил Доброслав.
Борьба его была жестокой, но короткой. Почему‑то ему пришла на память собственная мать, княгиня Доброслава. Она умерла до женитьбы Святомера на Семиславе и никогда ее не видела, но сейчас Доброслав откуда‑то хорошо знал, что сказала бы его мать, мудрая и справедливая женщина, обо всех этих делах. Нет, она не должна умереть со старым мужем, эта лебединая дева, в которой нашла себе земной приют сама богиня Лада. Богиня не допустит, чтобы эта красота была приневолена к нежеланному браку, угасла в тоске. Пусть летит в поднебесье, куда ей Лада путь укажет.