– Куда?
– Домой. В Ратиславль.
– Что? – изумилась Лютава.
Он произнес это так обыденно, будто до дома было два шага.
– Не здесь идти, – внес ясность ее брат-оборотень. – Через Навь идти. Иначе наш батюшка любезный до утра не доживет. Ты же знаешь, что с ним творится?
– Я… Ой, у меня же есть! – Лютава вскинула руку с колечком, сплетенным из брусничного корня. – Теперь у меня здесь – сила Велесова кольца! Но только на три раза.
– Покажи! – Лютомер схватил ее кисть и поднял к глазам, но не прикоснулся к самому кольцу. – Где ты ее взяла?
– У нашей матери… – тихо ответила Лютава, не зная, как покороче рассказать ему обо всем, что с ней случилось.
– Я знаю, что ты здесь времени не теряла… – Лютомер медленно поднял глаза на нее. – Княгиня Бранемерова уже месяца два тяжелая. Бранемер на радостях пьет как бык, и все за твое здоровье. А я рад, что тебе за него выходить уже не нужно. Он и без свадьбы для тебя что хочешь сделает. Но не об этом нынче речь.
– Я видела Молинку… – тихо сказала Лютава. – И обещала, что возьму на воспитание ее сына, когда ему сравняется семь лет.
Лютомер смотрел ей в глаза, будто хотел прочитать там всю их причудливую судьбу.
– Ладно, это потом, – опомнился он наконец. – К отцу надо бежать. Его баба Темяна сторожила по ночам, а эта дрянь желтоглазая лихорадок подсылала его извести. Но то они по одной приходили, ребята сами справились. Как бы сейчас все разом не навалились. Пойдешь со мной?
Лютава молча кивнула и потянулась за волчьей шкурой. Когда раскрывается Навь, оттуда выходят не только родные предки. Навь имеет много разных сторон и проявлений; иные из них опасны, нужно уметь обращаться и с ними тоже.
Лютомер сдвинул личину на лицо; Лютава накрыла голову волчьей шкурой и, крепко держась за руку брата, легко скользнула в Навь…
* * *
…И обнаружила, что летит, не в силах остановиться. Она стремительно скользила все вниз и вниз по бесконечному склону – не то ледяному, не то железному, не то стеклянному, но гладкому и обжигающе холодному. Вокруг ничего не было видно среди метельной круговерти, снеговой ветер сек сотней бичей, дергал во всех направлениях сразу и рвал; ее растерзало бы на тысячи клочков, если бы у нее было тело. Но сильнее всего был ужас от этого бесконечного падения; ужас окончательного разрыва со всем, что привычно. С прежними очертаниями мира и прежним обликом себя. Спустившись так глубоко, вернуться уже нельзя, просто не пустит вся толща бытия, оставшаяся наверху. С такой глубины не всплыть, не вскарабкаться назад по этому бесконечному ледяному склону, будь у тебя хоть два десятка железных когтей… И каждый миг этого скольжения увеличивал разрыв и с ним безнадежность. Она переоценила свои силы, ей нельзя было в эти дни покидать Явь. Навь имеет над ней слишком много власти, больше, чем сама она над Навью…