Раньше люди, одетые в военную форму, не расстреливали женщин, детей: СС, СД там, в Германии, должно быть, специально для этого и придуманы. Но жгут деревни вместе с жителями не только эсэсовцы, а и обычные солдаты, те, которые должны воевать на фронте. С другой стороны, разве была когда-нибудь такая война? Разве немцам вредят одни только мужчины?..
Он, Август Эрнестович, если бы знал, что немцы будут вытворять такое, никогда бы не согласился стать бургомистром. Пускай бы карали, расстреливали. Минуло всего каких-нибудь двадцать с лишним лет с тех пор, как он видел солдат кайзера Вильгельма, а как все изменилось. Другой стала Германия...
Август Эрнестович вздыхает, ворочается с боку на бок, но заснуть не может. Давно видит сны жена, и ее прерывистое храпение доносится даже через две стены. В эти минуты Август Эрнестович ее просто ненавидит. Сытая кобыла. Считает себя начальницей, первой дамой в местечке и ни о чем больше не заботится.
Тяжелым медведем снова наваливаются черные мысли. Мир перевернулся, но что-то устоявшееся, твердое в нем осталось. Лубан и другие бежали в лес, так как они помнят родину. Они знали, что она может спросить, чем они занимались, чем помогали ей в трудное время? А где родина его, Крамера?.. Раньше он считал, что тут, на этой земле, в которой захоронены кости его отца, деда. Теперь сам не знает. Знает одно: если немцы фронт не удержат, он тут не останется. Много, очень много стало таких, кто считает его, Крамера, врагом...
Поздно. Наверно, давно за полночь. Где-то далеко послышался глухой выстрел. Август Эрнестович встает, босой ступает по полу, ощупью открывает ящик стола. Успокоившись за время беседы с Забелой, думал обойтись на ночь без снотворных порошков. От них на другой день тяжелая голова. Да разве обойдешься...
Август Эрнестович задирает голову, постукивая пальцами по бумажке, глотает сладковатый порошок, запивает водой из графина. Ложится в постель и, постепенно успокаиваясь, проваливается в темную бездну.