Бранные слова так и рвались наружу, но я стиснул зубы и промолчал.
Стараясь не привлекать внимания, мы пересекли перекресток и зашли за одиноко стоящий дом. Там начались бурные заросли кустарника с колючими листьями. Где‑то впереди в тумане темное пятно, видимо другая сторона стены.
Я оценивающе окинул взглядом заросли. Совсем не дружелюбные колючки топорщатся в разные стороны, даже листья с шипами.
На лице принцессы мелькнул страх, она прижала ладонь к груди, но промолчала. Только губы раскрылись.
– Знатные заросли, – произнес гоблин, кривя губы. – Обдерет.
– Заживет, как на ворге, – буркнул я.
Курт обернулся на принцессу.
– А она?
– Ее в кожаное переодели, – проговорил я неуверенно. – Одежа должна выдержать.
Изабель вздрогнула, но снова промолчала. Туман чуть поднялся, часть стены немного приоткрылась. Издалека она выглядит как огромный темно‑зеленый монолит. Словно стыков нет, а камни намертво вросли друг в друга. От стены доносятся звуки падающих капель, тянет свежей тиной, чем‑то земляным и холодным.
– Не знаю, какой у вас план, – сказал Курт, сорвав с куста листок, – но идти стоит через задние ворота. Передние сторожат болотные тролли. С принцессой в довеске точно не пройдешь.
– А ты? – спросил я, делая шаг в сторону кустов.
Гоблин пожал плечами, выкидывая смятый лист в сторону, и хитро подмигнул принцессе.
– А что я? – спросил он, разворачиваясь в сторону города. – Я простой гоблин. Привез тыквы в Абергуд. Бывайте. Помни про должок. Кстати, твои монеты я схоронил у Азуты. Не боись, она не тронет. Нам чужого не надо. Только то, что положено.
С этими словами он махнул рукой и широкими шагами зашагал прочь.
Я несколько секунд смотрел в спину гоблину, пока он не скрылся за поворотом.
В памяти всплыла очередная картинка, в которой я кладу мешочек с золотыми на стол гоблинши. Я глухо зарычал на себя, с силой потерев грубую щетину.
Обернувшись к принцессе, спросил:
– Готова снова пуститься в дорогу с хищником?
Она слабо улыбнулась и кивнула, я продолжил:
– Тогда за мной.
Взяв девушку за руку, я двинулся сквозь заросли. Старался не оборачиваться, чтобы не видеть страдания на прекрасном лице – колючки на листьях и правда неприятные. Дерут руки, как ветки держи‑дерева.
Деревянный наст кончился, как только вышли к кустам. Думал, принцесса будет стонать, но в пропитанном рыбой воздухе только посапывание и тихое шлепанье грязи.
Край плаща зацепился за ветку, я дернул с такой силой, что ветка хрустнула, куст наклонился.
– Лацерна, – донеслось из‑за спины.
– Что? – не понял я, на ходу заглядывая через плечо.