В ответ на этот приказ солдаты Бонолы открыли свои рюкзаки и вынули из них козьи рога. Они поднесли их ко рту и, когда Самуэль опустил голову, со всей силы затрубили в свои примитивные инструменты, издавая печальный звук невероятной силы и глубины. Это был первобытный стон, будто бы доносившийся из доисторического прошлого, из того времени, когда человек еще не был человеком.
Достать эти инструменты было весьма непросто.
Самуэль уговорил Ваганта отправить разведкоманду в музей естественной истории — единственное место, где была хоть какая-то вероятность найти рога, подходящие для изготовления шофаров. Они взяли их с чучел, а потом отыскали музыкантов.
Эта идея пришла в голову Самуэлю, когда он вспомнил одну вещь, которую рассказывал ему отец. Именно этот рассказ вдохновил его на поиски.
Однажды британскому телеканалу ВВС пришла в голову идея спустя пятьдесят лет после Холокоста освятить Освенцим музыкой. В этом лагере смерти нацисты использовали музыку извращенно, чудовищно. Она сопровождала смерть миллионов невинных в газовых камерах. Их тела сжигались в крематориях под звуки веселых вальсов Штрауса. Поэтому ВВС пригласили в Освенцим музыкантов со всего мира, и те сыграли в местах, где творились эти ужасы, чтобы очистить их музыкой. Папа Самуэля видел документальный фильм об этом музыкальном экзорцизме. Со слезами на глазах он вспомнил эпизод, где оркестр шофаров играл в мрачной роще, в которой женщины и дети должны были раздеваться перед тем, как быть убитыми под звуки военного оркестра. Молодой аргентинский композитор Освальдо Голихов решил, что именно в этом ужасном месте должны прозвучать священные звуки шофара. Чтобы сказать теням преступников, что их злодеяния были напрасны. Что народ, который они хотели уничтожить, все еще жив. Что жизнь одержала победу.
И теперь инструмент, воскрешенный из прошлого, выкрикивал свой протест против ужаса этих стен.
В глубинах своей памяти Самуэль отыскал слова Талмуда для изгнания беса. Воздев руки к небесам, он кричал окровавленным стенам: «Издохни, будь проклят, сокрушен и изгнан, сын праха, сын нечистого, сын глины, как Шамгаз, Меригаз, Истамай».
Воздух задрожал.
— Во имя Господа, — прогремел Самуэль, — Стены, повелеваю вам: ПАДИТЕ!
Шофары зазвучали еще громче, и к этому невероятно грустному звуку присоединился еще один.
Это был рев моторов, сопровождавшийся непонятным грохотом.
С боковой улицы вырвалась струя огня, длинная и мощная.
Пламя охватило первый вражеский пикап, и люди в нем загорелись, как свечки. Еще одна струя огня присоединилась к первой, а за ней и третья. Второй пикап взорвался огненным шаром, и огонь переметнулся на стены и их защитников, расположившихся на крыше и выступах фасада. Пламя ревело, как разъяренный дракон.