– О стенах. Китти сказала, вы спрашивали про них.
– О стенах, да.
– Туда кладут немного… навоза вперемешку с глиной. А для связывания – вереск и шерсть, – сказал Малахия О’Доннелл.
– Шерсть – неужели?
Либ скосила глаза в сторону спальни. Может ли этот явно находчивый мужик быть подсадной уткой? Могла ли его жена зачерпнуть немного еды из котелка, прежде чем метнуться в спальню к дочери?
– И кровь, и капля пахты, – добавил он.
Либ уставилась на него. Кровь и пахта – как приношение на некий примитивный алтарь.
Когда Либ наконец попала в спальню, то нашла там Розалин О’Доннелл, сидящую на маленькой кровати, и Анну на коленях подле матери. За это время девочка вполне успела бы проглотить пару лепешек. Либ кляла себя за нелепую вежливость, которая заставила ее болтать с фермером. А также и монахиню за то, что так быстро улизнула. Учитывая, что накануне вечером Либ осталась на чтение молитв, неужели монахиня не могла задержаться утром на минуту? И более того, та должна была дать Либ, как более опытной медсестре, полный отчет о ночной смене.
Анна говорила тихим, но ясным голосом. Непохоже было, что она минуту назад запихивала в себя еду.
– Он пребывает во мне, а я пребываю в Нем.
Эти строчки напоминали стихи, но, зная ребенка, можно было догадаться, что это Священное Писание.
Мать не молилась, а лишь кивала, как обожатель на балконе.
– Миссис О’Доннелл, – обратилась к ней Либ.
Розалин О’Доннелл приложила палец к сухим губам.
– Вы не должны здесь находиться, – сказала Либ.
– Неужели мне нельзя поздороваться с Анной? – Розалин О’Доннелл наклонила голову набок.
Анна с непроницаемым лицом и виду не подала, что слышит.
– Только не так, – с расстановкой произнесла Либ, – без одной из сестер. Вы не должны врываться в комнату Анны раньше нас или иметь доступ к ее вещам.
Ирландка поднялась с упрямым видом:
– И какая мать не захочет помолиться с собственным дорогим чадом?
– Вы, безусловно, вправе приветствовать ее утром и вечером. Это все для вашего блага, вашего и мистера О’Доннелла, – добавила Либ, чтобы смягчить последующие слова. – Но вы ведь хотите доказать свою непричастность к каким бы то ни было уловкам?
Вместо ответа Розалин О’Доннелл фыркнула. Выходя, она бросила через плечо:
– Завтрак в девять.
Оставалось еще почти четыре часа. Либ очень хотелось есть. Но на фермах свой распорядок дня. Надо было утром попросить хоть что-то у прислуги Райан в пабе – хотя бы корку хлеба.
В школе Либ с сестрой всегда испытывали голод. Это было время, когда они хорошо ладили – общие для двух узниц чувства, как поняла сейчас Либ. Умеренность в еде считалась в особенности благотворной для девочек, потому что нормализует пищеварение и воспитывает характер. Либ полагала, что у нее достаточно самообладания, но чувство голода отвлекало, заставляя думать только о еде. Поэтому во взрослой жизни она старалась никогда не пропускать приема пищи.