Однако Анне одиннадцать, и это далеко не семь, спорила с собой Либ. Другие дети в этом возрасте знают, когда ели и когда не ели. Они могут отличить фантазию от факта. У Анны О’Доннелл все по-другому, что-то совсем не так.
Между тем Анна все спала. Обрамленный в маленькую оконную раму, жидким золотом пылал горизонт. Сама мысль о том, чтобы принуждать нежного ребенка, закачивая в его тело пищу через трубку… сверху или снизу…
Чтобы отделаться от этих мыслей, Либ взяла «Записки о сестринском деле». Она заметила фразу, помеченную ею на полях при первом чтении: «Она не должна сплетничать или вести пустые разговоры, должна отвечать на вопросы о своих больных только людям, имеющим право задавать их».
Имел ли Уильям Берн такое право? Либ не следовало столь откровенно разговаривать с ним накануне вечером в столовой или даже вообще не следовало.
Подняв глаза, Либ подскочила, потому что ребенок смотрел прямо на нее.
– С добрым утром, Анна, – словно чувствуя за собой вину, поспешно проговорила Либ.
– С добрым утром, как вас там зовут.
Это было дерзостью, но Либ рассмеялась:
– Элизабет, если тебе так уж надо знать.
Это прозвучало странно. Почти год назад муж Либ был последним, кто называл ее этим именем, а в госпитале она была миссис Райт.
– С добрым утром, миссис Элизабет, – сказала Анна.
Нет, это звучит как имя другой женщины.
– Никто меня так не называет.
– Так как же вас называют? – приподнявшись на локтях и потирая глаза, спросила Анна.
Либ уже пожалела о том, что назвала свое имя, но ведь она скоро надолго уедет из Ирландии, так что какое это имеет значение?
– Миссис Райт, или сестра, или мэм. Хорошо спала?
Девочка села в кровати.
– Я почивал и отдохнул, – пробормотала она. – И как же называют вас ваши родные?
Либ удивил этот стремительный переход от Священного Писания к обычному разговору.
– У меня никого не осталось.
В каком-то смысле это было правдой. Сестра, даже если и жива, была вне досягаемости.
У Анны округлились глаза.
В детстве, припомнила Либ, наличие родных казалось необходимым и неизбежным, наподобие кольца гор вокруг селения. Ребенок не в состоянии вообразить, что с годами он может очутиться в безграничном пространстве. Либ вдруг поняла, как она одинока в этом мире.
– Но когда вы были маленькой, – сказала Анна, – вас называли Элиза? Элси? Эффи?
– Это что, сказка про Рамплстилскина? – обратила все в шутку Либ.
– Кто это такой?
– Маленький домовой, который…
Но в этот момент, даже не взглянув на сиделку, стремительно вошла Розалин О’Доннелл, чтобы поздороваться с дочерью. Эта широкая спина, как щитом, загородившая ребенка, темная голова, склонившаяся над маленькой головкой. Нежные слова, должно быть, на ирландском. Весь этот спектакль заставил Либ стиснуть зубы.