Нас разыскивали всем поселком. Когда мы рассказали про бивень, было много споров. Директор школы написал в Нарьян-Мар, мы ждем, что к нам приедут научные работники и водолазы. Как только Петя выздоровеет, мы всем классом отправимся на остров Ваули.
Заключение
Из Нарьян-Мара к нам приезжали двое аквалангистов. Бивень они не нашли. До сих пор он лежит на дне моря… Плохо искали!
Какой-то сотрудник музея пишет в письме, что на бивне, возможно, не было никакого рисунка: игра воображения, отпечатки растений… Не люблю я таких осторожных людей. Они и каналы на Марсе не видят и Тунгусский метеорит для них — просто камень… Эх если бы я сам был водолазом! Все-таки я надежды не теряю. Может быть, напишу письмо в Академию Наук.
Мне пришла в голову такая мысль: на острове Ваули можно найти еще что-нибудь интересное. Если марсиане (или жители какой-то другой планеты) побывали в этих местах, они должны были оставить и другие следы…
Надо искать!
Конец
Проездом из Вашингтона в Москву я остановился на несколько дней в Париже и однажды был вызван по телефону в наше посольство.
Секретарь посольства показал мне короткую записку мосье Анри Вийона, в которой тот сообщал, что в его распоряжении находятся недавно найденные дневники русского полярного исследователя Александра Щербатова. Анри Вийон хотел бы встретиться и переговорить с советским специалистом.
Имя Анри Вийона я не раз слышал, он был одним из участников французской антарктической экспедиции, работавшей по программе Международного геофизического года, — а вот кто такой Щербатов, понятия не имел.
В тот же день я встретился с Анри Вийоном, невысоким человеком с седыми висками и тонким смуглым лицом. Для марта месяца он был одет, пожалуй, слишком легко — в летний светлый макинтош.
— Рад вас видеть, мосье Непидов, — сказал Анри Вийон, резким движением протягивая мне небольшую крепкую руку.
Мы заняли угловой столик в небольшом голубом зале ресторана «Коммодор», где почти никого не было, и Вийон, заказав вина, спросил, известно ли мне что-нибудь о Щербатове. Очевидно, он предвидел мой ответ и, коротко кивнув, сказал, что я и не мог ничего знать.
— Имя вашего соотечественника помнят только в нашей семье, — пояснил Анри Вийон и, предупреждая мой вопрос, добавил: — Он участвовал во французской антарктической экспедиции Мориса Вийона…
Я вскинул глаза на собеседника.
— Да, — сказал Анри Вийон. — Это был мой дед…Теперь вы понимаете, что дело, в которое я собираюсь посвятить вас, отчасти имеет семейный характер. Морис Вийон и Александр Щербатов не вернулись. Они погибли в Антарктиде в четырнадцатом году. Обстоятельства их гибели долгое время оставались неизвестными. Лишь недавно одна из партий нашей экспедиции случайно обнаружила зимовку Мориса Вийона и в ней дневники… Вийон и Щербатов остались бы живы, если бы сознательно не пошли на риск во имя науки. В истории исследования Антарктиды имена Мориса Вийона и Александра Щербатова должны стоять рядом. Очень просто отдать предпочтение начальнику экспедиции перед каюром. Но когда вы познакомитесь с дневником Щербатова, вы поймете, что есть основание поднять на щит именно его, потому что в Антарктиде самым неожиданным образом подтвердилась удивительно смелая гипотеза вашего соотечественника. Однако выше всего их человеческий подвиг, и, если вы разделяете мое мнение, я готов передать вам дневник Щербатова.