- Дверь открыта, - я показываю в темноту, поглотившую двух призраков. - Уходи.
- У тебя еще остается возможность выбрать, юноша. Твой выбор решит все.
- Я уже выбрал.
- Домино? Она на нашей стороне. Такова ее судьба, изменить Предназначение никто не в силах. Даже ты. Не забывай об этом.
- Я не позволю забрать ее у меня.
Белая усмехается.
- Однако ты сам только что велел ей уйти, - отвечает она.
- Это не Домино. Это...
- ...ее будущее, - перебивает белая. - То, чем она станет однажды. Верно, Эвальд. Но сейчас мы говорим о тебе, а не о ней. Не страшно взглянуть в будущее?
- Пустая затея. Тебе меня не напугать.
- Я вижу три дороги, открытые для тебя. Первая давно определена. Ты проживешь долгую жизнь, - говорит белая женщина с невыразимо страшной усмешкой, - и умрешь глубоким стариком, пресыщенным жизнью и окруженным почетом. Простая жизнь простого человека. Так живут тысячи и умирают тысячи. Но стоит ли так умирать? Может лучше отправиться дорогой войны, вспыхнуть, как яркая звезда, и уйти молодым? Или обмануть смерть и встать на путь Вечности? Все в твоих руках... фламеньер.
- Смерть не обманешь.
- Это верно, - глаза белой вспыхивают искрами. - Она всегда права. И последнее слово всегда за ней.
- Тогда к чему этот разговор? Просто так, языком почесать?
- Я всего лишь напомнила тебе о своем существовании.
- Убирайся!
- Твое счастье, что высшие силы покровительствуют тебе, - отвечает белая. Ее глаза вспыхивают алым пламенем, и все во мне застывает от темного животного ужаса. - Пока покровительствуют. Помни мои слова...
- Эй ты, вставай!
Толчок в плечо. Ночная темнота складывается в нависшую надо мной фигуру. Я слышу лязг металла и ощущаю крепкий запах кожи, мокрой шерсти и пота. Это тюремщик, надзиратель за каторжниками, приписанными к шахте.
- Встать!
Встаю не без усилия - ставшая за последние недели привычной ноющая боль в пояснице сразу напоминает о себе, пронзает, как забитый в крестец раскаленный гвоздь. Всовываю ноги в уродливые войлочные чуни, надеваю куртку. Бессмысленно спрашивать, какого хрена меня подняли среди ночи - надсмотрщик не ответит. Хотя я ему почти благодарен за то, что разбудил меня. От виденного сна до сих пор по коже гуляют мурашки.
- Руки! - негромко, чтобы не разбудить спящих, командует надсмотрщик.
Я протягиваю руки, и стражник ловко надевает на меня "браслеты". Значит, не на работу. Тогда куда?
- Пошли!
На улице морозно, и такой чистый, такой сладостный после спертой удушливой вони каторжного барака ледяной воздух, ворвавшись в легкие, заставляет меня закашляться. В небе тесно от звезд, и луна полная. Красиво. Надсмотрщик вынимает из поставца у дверей коптящий факел, приглашающе тычет меня рукоятью плети в спину. Мол, давай, шевели ногами.