— Да, — он указывает на другую сторону дороги и, когда я оборачиваюсь, вижу его машину. — После тебя.
Хмурюсь, и вместо этого направляюсь в сторону ресторана. Уйти удается недалеко.
— Не туда, — просто говорит он и, беря меня за заднюю часть шеи и едва уловимо поглаживая ее, ведет к своей машине.
— Ужин и разговор, — напоминаю ему. — Ты согласился встретиться ради ужина и разговора.
— Да, я согласился встретиться с тобой у ресторана. Ты ни разу не упомянула, что ужин и разговор должны проходить здесь.
Нервно смеюсь, задаваясь вопросом, где же он собирается разговаривать и ужинать.
— Ты не можешь искажать смысл моих слов.
— Я ничего и не искажаю, — он с легкостью переводит меня через дорогу и усаживает в свою машину. — Мы поужинаем у меня дома, — дверца за мной закрывается, срабатывает блокировка.
Теперь я в бешенстве. Быть у Миллера — плохая, плохая идея. Пытаюсь открыть дверцу, хоть и не знаю, зачем. Я ведь слышала звук блокировки. А потом я снова его слышу и дергаю ручку, но ничего не выходит. Он садится рядом со мной.
— Это похищение! — возмущаюсь я. — Я не хочу к тебе домой.
— Почему? — спрашивает он, заводя машину и пристегиваясь.
— Потому что… я… потому что… это будет…
— Естественно для нас заняться любовью? — он медленно переводит на меня взгляд. Серьезный взгляд.
Это были просто слова, а мой пульс уже сошел с ума. Чувствую себя сексуальной, похотливой и беспомощной, а с Миллером Хартом это опасная комбинация.
— Разговор, — слабо шепчу.
Он ерзает на сиденье и упирается локтями в руль. Видит мое похотливое состояние. Я не могу дышать.
— Я ведь не раз обещал, что никогда не заставлю тебя делать что-то против твоего желания. Разве не так?
Киваю.
Он едва заметно улыбается и, протянув руку, поправляет мои непослушные светлые локоны.
— Ты хоть понимаешь, как тяжело мне заставить себя не касаться тебя, особенно зная, что ты этого хочешь?
— Я хочу поговорить, — заявляю, найдя в себе крупицы силы, чтобы высказать свое требование, загнав поглубже свою слабость, которая могла бы позволить ему проигнорировать мою просьбу.
— И я хочу объясниться, но сделать это в спокойной атмосфере своего дома, — он больше ничего не говорит, и, обратив все внимание на дорогу, отъезжает от тротуара. Нет разговоров или взглядов, направленных на меня. Единственное, на чем я могу сосредоточиться, за исключением обрывистых мыслей, это слова песни «Glory box»>5 в исполнении Portishead, эхом разносящиеся в закрытом пространстве между нами.
Они просачиваются в голову, заставляя мысли кружиться, а потом я слышу два коротких слова Миллера, брошенные самому себе, так тихо, что я едва их расслышала: