— Что?
Я отвлекаюсь от сворачивания рубашек в совершенные прямоугольники.
Мама смотрит на меня и вертит на шее амулет в виде черепашки. Мой отец, в прекрасно сочетающихся рубашке-поло персикового цвета и белых туфлях из мягкой кожи, любуется открывающимся видом из окна. Стемнело, но через улицу звучит женская оперетта.
Родители должны вернуться в гостиницу. Оба улетают утренним рейсом.
— Ох!
Мои пальцы чуть сильнее впиваются в рубашку.
Папа отходит от окна, и я с тревогой понимаю, что в его глазах стоят слезы. Я вижу, что мой отец — каким бы он ни был — вот-вот расплачется, и к горлу подкатывает предательский комок.
— Ну, детка. Теперь ты у нас совсем взрослая.
Моё тело точно парализовало, конечности онемели. Папа заключает меня в медвежьи объятия. Мне страшно, он так крепко меня обнимает.
— Береги себя. Прилежно учись и заведи друзей. И не попадись карманникам. Иногда они работают в парах.
Я киваю ему в плечо. Папа отпускает меня и уходит.
Мама ненадолго задерживается.
— Ты проведёшь здесь замечательный год, — говорит она. — Сердцем чувствую.
Я прикусываю губу, чтобы не дать ей задрожать. Мама обнимает меня. Я пытаюсь дышать. Вдох. На счёт три. Выдох. Мамина кожа пахнет грейпфрутовым лосьоном для тела.
— Я позвоню тебе, как только приеду домой.
Домой. Атланта больше не мой дом.
— Я люблю тебя, Анна.
Я плачу.
— Я тоже тебя люблю. Заботься о Шонни вместо меня.
— Конечно.
— И капитане Джеке. Проверяй, чтобы Шон кормил его, менял подстилку и не забывал наливать воду. И пусть не даёт ему слишком много угощений, иначе Джек растолстеет и не сможет выползти из иглу. Но убедись, что он все-таки даёт их каждый день, потому что ему нужен витамин C, и он не притрагивался к воде, когда я использовала те капли…
Она отступает и убирает мой обесцвеченный локон за ухо.
— Я люблю тебя, — повторяет она.
И затем моя мама совершает нечто, что даже после всех документов, авиабилетов и представлений, я и не думала увидеть. То, что должно было произойти, по крайней мере, через год, с поступлением в колледж. Да, я стремилась к независимости много дней, месяцев и даже лет, но когда мне её предоставляют, я оказываюсь не готова.
Моя мать уезжает. Я остаюсь одна.
Сноска
1. Существует стереотип, что французы терпеть не могут, когда на улицах ходят в кроссовках.
Глава 2.
Я чувствую, как она накатывает, но ничего не могу поделать.
БОЛЬ.
Они бросили меня. Мои родители и в самом деле бросили меня! ВО ФРАНЦИИ!
Тем временем Париж по-странному тих. Даже оперная певица ушла на ночь. Я не могу расклеиться. Здесь стены тоньше бумаги, поэтому если я сломаюсь, мои соседи — мои новые одноклассники — всё услышат. Кажется, мне плохо. Меня вот-вот вырвет той съеденной на обед странной тапенадой