- Тебя никогда не связывали? Никогда не пороли? – абсолютно бесстрастно спросил голос.
- Нет, – ответила я еще тише. – Почти.
- В детстве? – голос стал немного мягче.
- Да, – выдохнула я.
- Ты девственница? – опять равнодушие и бесстрастность.
Сил говорить больше не было. Я просто покачала головой.
- По согласию?
Боже праведный, он что, читал мои мысли?
Я снова покачала головой.
Какое-то время он молчал. Следующий его вопрос поверг меня в шок.
- Ты его ненавидишь? Хотела бы отомстить?
Я молчала, опустив голову. На глаза навернулись слезы, и я не понимала из-за чего.
- Отвечай или наш разговор окончен! - строго приказал он.
- Нет, - всхлипнула я. – Наверное… не знаю.
Мне показалось, что он вздохнул. Потом произнес:
- Считай договор заключенным. В пятницу в восемь вечера. Адрес и схему проезда я вышлю тебе на имейл. Не опаздывай. Я люблю точность.
И отключился.
Я просидела перед ноутбуком в полном ступоре довольно долго. А потом захлопнула его и разрыдалась. Впервые за долгие месяцы я рыдала, словно ребенок, и чувствовала, как внутри меня что-то разжимается, отпуская все то, что гноилось и болело.
Оставшиеся до пятницы три дня я не могла работать, постоянно впадая в оцепенение, прокручивая в голове выученный почти наизусть договор. Кац раз за разом перечеркивал мои расчеты и цокал языком, бормоча что-то вроде «одни парни на уме».
В четверг на мой электронный адрес пришло письмо со схемой проезда. К нему прилагался список вещей, которые я могу с собой взять. Их было немного. Туалетные принадлежности и паспорт. Мобильный телефон в этот список не входил, так же как одежда и косметика. Насчет косметики было особое указание, точнее, о ее полном отсутствии.
Сталинская квартира на Академической была огромной. Высоченные потолки с лепниной, большие окна, завешенные плотными портьерами. Странный запах: кофе, воска, кожи и строго-сдержанного изысканного мужского парфюма. Я робко прошла внутрь, не решаясь поднять глаза на хозяина квартиры. Из-под ресниц я видела только домашние мягкие туфли и строгие темные брюки.
- Твоя комната в конце коридора, – произнес знакомый мне голос. – Сними одежду и прими душ. Волосы собери в хвост. Надеюсь, ты помнишь - никакой косметики.
- Да, - тихо ответила я и запнулась. Я так и не знала, как его называть.
- Можешь называть меня монсеньор, – произнес он, вновь угадав мои мысли. По спине пополз холодок.
Я просто кивнула в знак согласия, задохнувшись от ужаса, что он мог посчитать это неуважением.
Быстро приняла душ, постаравшись не намочить волосы, расчесала их и собрала в тугой хвост, похвалив себя за то, что в моей сумке всегда лежала простая черная резинка.