Анна помолчала. Людмила поняла, что исповедь приближается к самому болезненному моменту.
- А потом я познакомилась с фотографом Артемом Кавериным. Ему было двадцать шесть. Он казался таким взрослым, умопомрачительно красивым, утонченным, изысканным. Засыпал ворохом цветов, устраивал невероятные сюрпризы, дарил дорогие подарки, с ним для меня открывались самые престижные клубы и рестораны. У меня не было шансов. Я влюбилась в него отчаянно и безоглядно.
- Эти игры... - Людмила не могла представить себе господина Кея восторженным влюбленным. - Это Каверин?
- Нет. - Анна грустно улыбнулась. - У нас был просто красивый ванильный роман. Мой первый мужчина… Мы были вместе почти два года. Мне тогда казалось – навсегда. Наивная дурочка…
Она опять замолчала. Отвернулась. Кончиками пальцев промокнула уголки глаз. Людмиле вдруг представилось, как Каверин, надменный и безжалостный, бросает в лицо юной влюбленной девочке страшные слова.
- Я четыре дня вообще не выходила из своей комнатки, - голос Анны стал глухим. - Не открывала никому, даже Шталю. Пока он не пригрозил сломать двери.
Тонкие холодные пальцы Анны все так же судорожно сжимали ее руку, а темные глаза, ставшие огромными, будто смотрели в пустоту.
Помолчали. Потом Анна отпустила ее руку и сделала глоток уже остывшего чая. Людмила тоже поднесла к губам чашку. Чай показался ей горьким и терпким. Как и то, что рассказывала ей эта девушка.
- Но как ты оказалась…- спросила Людмила тихо.
- Рабыней Шталя? – закончила за нее Анна, и грустно усмехнулась. – Все просто. Он починил меня, как сломанную куклу. Предложил заботу. Пообещал, что никто не сможет больше причинить мне боль. Только он, и если я ее заслужу. Подарил незабываемые, жгучие удовольствия. Жить в полном подчинении, бездумно, беззаботно отдавшись его воле, оказалось легко и приятно. Через полгода Шталь предложил мне лайф-стайл, и я переехала к нему.
Анна замолчала. Людмиле хотела уже сказать «Ну все, уже все в прошлом!», но девушка продолжила:
- Я и сейчас его боготворю. То, что я ушла – это моя вина и мое несовершенство. Если мой Господин захотел кого-то еще, значит, я не смогла быть для него всем, чего он желал.
Эти слова были чужими. Анна произнесла их словно заученный текст…
Людмиле стало страшно. Но одновременно она задохнулась от нестерпимо острой жалости.
Она обняла девушку и прижала к себе, погладила по волосам.
- Нет, - шептала она, глотая слезы, - нет, это не так…, не так… ты такая необыкновенная, талантливая, особенная…
- Это все его заслуга, - упрямо произнесла Анна.