Ночная трава (Модиано) - страница 19

«Когда я прибыла в Париж, на Лионский вокзал…» Она сказала, что села в тот день на метро и после кучи пересадок вышла здесь, на Бусико. Через стекло она указала на выход со станции. Сперва она, правда, запуталась, и уехала не туда — на Мишель-Анж-Отей. Я не перебивал ее, потому что знал, как она избегает вопросов: просто меняет тему, как будто задумалась о другом и не слышала, что сказал собеседник. И все же я вставил тогда: «И никто тебя не встречал на Лионском вокзале?» — «Нет. Никто». — Она договорилась о квартире, совсем рядом, на проспекте Феликса Фора. И прожила там несколько месяцев. Это еще до студенческого городка. Я молча кивал. Любое слово, просто пристальный взгляд мог сбить ее, и она бы замолчала. «Я покажу тебе дом, где жила». — Я удивился и самому предложению, и тому, каким печальным тоном она это сказала, будто корила себя за то, что съехала отсюда. Вдруг она ушла в свои мысли. Да, у нее был вид человека, который понял, что давно уже идет не той дорогой и хотел бы вернуться назад, на развилку. Она опустила письмо в карман. По сути, единственное, что связывало ее теперь с этим кварталом, — это почта на улице Конвента, отдел «до востребования».

В тот вечер мы пошли вниз по улице Конвента, к набережной Сены. Потом мы еще пару раз ходили тем же маршрутом, если Данни надо было встретиться с кем-то на проспекте Виктора Гюго, на правом берегу, после того как мы заберем ее письмо. По пути она показала мне церковь Святого Христофора в Жавель, куда часто ходила, когда жила здесь, чтобы, как она сказала, поставить свечку — не то чтоб она верила в Бога, скорее из суеверия. Так было в начале ее парижской жизни. Из-за этой детали старая кирпичная церковь чем-то трогала меня, когда я проходил мимо, и мне хотелось зайти внутрь и тоже поставить свечку. Вот только зачем?

В тот вечер мы не сели в метро на станции Жавель, как делали, когда нужно было на правый берег. Мы дали крюк и потом вернулись назад по улице Конвента. Данни твердо решила показать мне дом, в котором жила. Дойдя до кафе, мы свернули на проспект и пошли по правой стороне. Когда мы дошли до многоэтажного дома, Данни сказала: «Я покажу тебе квартиру… У меня остался ключ». Она явно продумала все это заранее — ключ был у нее с собой. Мельком глянув на темное окошко консьержки, она сказала: «В это время ее не бывает, но на лестнице не шуми». Свет в подъезде включался кнопкой на таймере, но Данни не стала ее нажимать. На первом этаже горела дежурная лампочка, и благодаря ее тусклому свету мы могли различать ступени. Данни крепко держала меня под руку, мы поднимались, прижавшись друг к другу. Мне вдруг вспомнилось выражение «Красться по-волчьи», и я чуть не прыснул. В темноте она открыла дверь и осторожно прикрыла ее за нами. Потом нашарила выключатель, и желтый свет полился в прихожую из плафона под потолком. Данни предупредила: говорить можно только шепотом и свет нигде больше не зажигать. Сразу направо была полуприкрытая дверь, как сказала Данни, — в ее бывшую комнату. Мы прошли дальше по освещенному коридору. В комнате слева стоял стол и буфет. Столовая? Справа был большой зал, «гостиная», судя по дивану и костяным фигуркам за стеклом в серванте. Так как шторы были задернуты, Данни включила лампу на круглом журнальном столике, и она дала такой же приглушенный, желтый свет, как и плафон в прихожей. За самой дальней дверью оказалась спальня: огромная кровать с медным решетчатым изголовьем, обои небесных тонов. На ночном столике с одной из сторон кровати стопкой лежало несколько книг. Мне вдруг стало страшно, что вот сейчас хлопнет входная дверь, и хозяин квартиры застанет нас здесь. Данни один за другим выдвигала ящики в столах и рылась в них. Время от времени она находила какую-то бумагу, и клала ее в карман пальто. А я стоял и смотрел на нее, весь в напряжении, и ждал, что хлопнет дверь. Она открыла зеркальную створку шкафа, стоявшего напротив кровати, но полки были пусты. Тогда она закрыла ее обратно. «А точно никто не придет сюда?» — спросил я шепотом. Данни пожала плечами. Она пробежала глазами заголовки книг на ночном столике. Затем взяла одну, в красной обложке, и книга тоже скользнула в карман пальто. Должно быть, она знакома с тем, кто здесь живет, раз замок не сменили. Данни погасила настольную лампу, и мы вышли из спальни. В гостиной и в прихожей все еще горел зажженный нами свет, и в его желтых лучах было особенно заметно, насколько все здесь старомодно: сервант темного дерева, костяные фигурки за стеклом, потертые ковры… «Ты знаешь тех, кто здесь живет?» — спросил я. Она не ответила. Это точно не родители — она ведь приехала не то из провинции, не то из-за границы: на Лионский вокзал. Кто-то, кто живет один, но сдавал ей комнату?