Теперь другие времена, обещающие нечто лучшее. На доме № 13 уже висит памятная доска, говорят, в нем будет музей. Нынче там, должно быть, оживленно. А тогда я вышел довольно поздним вечером, фонари уже горели, было пусто, и я очень медленно поднимался в гору, словно тяжело неся бремя знаний о той жизни и тех проблемах. Меня угнетала мысль, что ни одного из Булгаковых уже нет в живых и что, будучи в молодые годы очень дружной и сплоченной семьей, умирали они все порознь и вдали друг от друга и от Дома, который пришлось покинуть в пору гражданской войны. А еще о том, что их друг – отец Александр Глаголев, венчавший Михаила Афанасьевича, умер в ссылке и что даже неизвестно, скольких людей из булгаковского близкого окружения рано или поздно поразила эпоха бесправия. Ибо случилось то, что предсказано в «Белой гвардии»:
«Рухнут стены, вспорхнёт с белой рукавицы испуганный сокол, погаснет пламя в бронзовой лампе, а «Капитанскую дочку» сожгут в печи.
Мать сказала детям:
– Живите.
Но их ожидают страдание и смерть».
Ничего удивительного, что Булгаков, когда уже после гражданской войны приезжал в Киев, Андреевским Спуском проходил, но в дом не заглянул. Должно быть, это оказалось для него слишком трудно и не очень нужно, если тот перестал существовать как Дом.
Хотя в то же время, благодаря тому, что о нем написано – он есть, и никто и никогда его уже не сможет представить безлюдным и уничтожить. Не рухнут стены, не взметнется сокол с рукавицы царя Алексея Михайловича на старом коврике и не угаснет пламя лампы. А музей, понятно, пригодится, особенно молодежи. Лишь бы его оборудовали с умом и с сердцем.
Когда я в него приду, моими провожатыми будут Инна Кончаковская и Виктор Некрасов.
Булгаковская Москва – это целый мир. Он знаком вам? Тогда послушайте.
Как и пристало филологу, я проводил долгие часы в Отделе рукописей Библиотеки имени Ленина. Мне давали – «чтобы отцепился» – всё, что им заблагорассудилось, и то лишь малыми порциями, остальное же лежало для таких, как я, за семью печатями. Но меня радовало и это, так как кое-что я уже почерпнул из других источников, то и сё мне передали добрые люди, а кроме того в архивном хозяйстве «Ленинки» царил обычный социалистический кавардак и в некоторых папках содержалось больше, чем следовало из описи. (Чтобы было смешней или более по-булгаковски, как раз теперь, в пору перестройки и гласности, архив нашего Мастера закрыли вообще, для всех. В связи с этим разыгрался большой скандал, но пока без последствий).
Потому было любопытно, даже разыгрывался азарт – что попадется сегодня? Но порой рябило в глазах, тупела голова. И тогда я вспоминал, что и так нахожусь в пространстве «Мастера и Маргариты», поскольку главное здание библиотеки, прежний Румянцевский музей – это тот дом с террасой, где Воланд беседует с посланцем Иешуа – и меня охватывало желание побродить по булгаковской Москве.