Конечно, изложенная схема несколько идеализирована. В действительности случалось, что люди оказывались легкомысленны, не утруждали себя проверками, доверяли общим впечатлениям. В какой-то момент сложилось даже опасное мнение, что все поляки – сплошь порядочные люди. В результате случился шумный, хотя и не столь уж серьезный по своим последствиям, провал. В одном московском доме группа довольно известных лиц принимала Ежи Путрамента. Разговор шел искренний, без обиняков. К сожалению, не приняли во внимание характер гостя, который любил доносить и делал это даже тогда, когда обстоятельства к тому не принуждали. Участников беседы вызвали в соответствующие партийные инстанции, где долго и нудно поучали насчет опасности идеологических шатаний, вовсе не утаивая, кстати, источник полученной информации.
Если я оказывался абсолютно новым человеком, то доверие не исключало серии контрольных вопросов, которые хозяева искусно вставляли в диалог, начинавший знакомство. Речь шла о том, стоит ли трактовать меня серьезно. А посему – как бы между делом – интересовались, у кого я уже побывал, что в последнее время прочитал, что об увиденном и прочитанном думаю, знаю ли в Польше такого-то и сякого-то и какого мнения о них. Это также была обычная практика, к которой прибегали сознательно, сопровождая разговор понимающими полуулыбками обеих сторон. Естественно, специалисты, к кому я обращался за помощью по профессиональным проблемам, проверяли en passant (мимоходом) мою компетентность: но это уже процедура, используемая на всем свете.
Так выглядело, как правило, начало – а дальше? Сильно разочарую тут тех, кто хотел бы узнать о программах и концепциях, с какими меня знакомили. Ничего такого не было. И вовсе не по причине сугубой осторожности. Всё это было так давно, что, руководствуясь заявленным принципом полной искренности, я мог бы, изменив некоторые обстоятельства, дать вам понять, что кое о чем слышал. Но не дам, поскольку не слышал. Честное слово. Никогда от таких встреч не пахло конспирацией, здесь не возникали очертания каких-либо организаций. Звучали только свободные русские слова – типичный разговор интеллигентов. Кружила та «пара мыслей, что совсем не новы», как говорил наш Норвид.[5] Новым – для меня, пришельца – было само насыщение этих дружеских встреч беседами серьезного содержания. Возможно, это означало лишь, что в Польше я оказался не в лучшем окружении (действительно, после ухода из СТС мне не хватало собеседников для доверительного разговора). Но факт, что там, где я пребывал, за столом шла только легкая светская болтовня, более всего ценились сплетни и анекдоты. Тут обнаружился мой прирожденный дефект: на меня всё это нагоняло смертельную скуку, около одиннадцати я мечтал о том, чтобы отправиться спать, столь очевидным для всех образом, что становился объектом постоянных шуток окружающих. Здесь же, в России, я ходил из дома в дом, засиживаясь до трех-четырех часов утра без малейших признаков сонливости.