Один.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Расслабляю ногу и выдыхаю.
Затем все это я повторяю с левой ногой.
Я концентрируюсь на каждой мышце, на напряжении, наделяющем мое тело.
Делаю так со всем телом: руки, живот, грудь, плечи, шея, а затем лицо.
Я не торопясь открываю глаза и сразу же жалею об этом. Температура в комнате упала, и я дрожу, а мои друзья наблюдают за мной. Медсестра стоит сразу за ними, держа в руках шприц, готовый проколоть поверхность моей кожи. Пот струйкой стекает по груди, я не могу объяснить, что делаю, поэтому закрываю глаза.
Мои глаза вновь закрыты для мира, дрожь продолжает настегать мое тело, пока я не теряю контроль. Холодная и горячая, не зная, что делать дальше, я ухожу в себя и слышу далекий голос, взывающий ко мне, напевая. Но голос не приносит мне никакого утешения. Ужас и страх — вот что он напоминает мне. Темнота, цепи, голод, грязь, боль — это все, что обещает мне этот голос. Потому что я это заслуживаю. Он мучил бы меня каждый день до конца моего существования из-за того, что я сделала с ним. Его голос разносится повсюду вокруг, пока он не проходит через меня, став такой же частью меня, как кровь в моих венах.
Его голос причиняет мне боль, которую невозможно терпеть. Руками закрываю уши и кричу, когда резкая боль в моем плече заставляет меня остановиться. Теплые потоки свободно текут по моим венам, согревая меня изнутри. Боль медленно отступает, и я погружаюсь в кромешную темноту, небольшая часть меня приветствует это. По крайней мере, во сне я могу избежать суровой реальности.
***
Хотя я не сплю, глаза закрыты. Слушаю, как Энн говорит с Дедой. Я убеждаюсь, что дыхание остается ровным, поэтому они думают, что я все еще сплю, и прислушиваюсь к Эмбер и Стефани — надеюсь, что они ушли после того, как я опозорилась.
— Я думаю, что пора начать давать ей успокоительные, — предлагает Энн.
Она настойчива в своем предложении, но, как и все остальные, оставляет решение за Дедой. Он, может быть, и добрый человек, но требует к себе уважения, которого было бы глупо не проявить.
— По крайней мере, до тех пор, пока она не сможет справляться сама.
— Она бы продолжала видеться с вами, даже когда принимает лекарство, — это не вопрос, но Деда дает ей возможность ответить.
— Да, конечно. Ее сеансы терапии со мной абсолютно необходимы для ее общего состояния. Физиотерапия даст ей силы, а трудотерапия повысит ее уверенность в себе. Все это — в сочетании с ее рисованием с Дерриком — хорошо для ее эмоционального благополучия.
Я закрываю глаза плотнее, желая не подслушивать. Не могу поверить, что лгала себе, считая, что Деррик мог бы стать другом, в то время как я была его благотворительной миссией. Бедняжкой, потерявшейся в собственном рассудке, нуждающейся в помощи и благотворительности, которые только могла получить. Жаль, что для этой партии столик только на одного.