Какое довольство, какое счастье в этих строках! Первая помета об окончании поэмы — 29 октября, вторая — 30, когда и письмо, третья — 31…
Молодцу похвала…
Возвращается он еще охотней, чем уезжал. Киреевский в письме Языкову так свидетельствует об этом: «Когда Пушкин проезжал через Москву, его никто почти не видал. Он никуда не показывался, потому что ехал с бородой, в которой ему хотелось показаться жене».
Так что фраза из отчета нашего безумца Игоря, что Пушкин написал «Медного всадника», «пощипывая отрастающую бородку», также является подлинным, единственно живым свидетельством очевидца об истинных обстоятельствах создания шедевра («Вычитание зайца», 1992).
Отказ от правки «Медного всадника» (август 1836), совпадающий с написанием «Памятника», — одна из сторон пушкинского подвига («вещи сокрытой»). Он не убил ожившего кумира, сам обронзовев. И «Памятник» застыл водоразделом Пушкина мертвого и Пушкина живого в нашем сознании.
Он сохранил «Медного всадника» как настоящий, ЦАРСКИЙ памятник СЕБЕ.
Теперь скульптура Фальконета такой же памятник Пушкину, как и Петру, и более памятник Пушкину, чем Аникушин и Опекушин («Предположение жить», 1984). Здесь, если исключить недостойную ревность к достойнейшим работам наших скульпторов, я совершенно сам с собою согласен. К двум предстоящим датам (300 и 170) прибавлю еще 240… в 1763 году (60-летие Петербурга) Екатерина написала проект: «во славу блаженной памяти императора Петра Великого поставить монумент».
Петр-Петербург-Екатерина-Фальконет-Пушкин — соавторы.
В 1996 году в Принстоне мне выпала счастливая возможность быть представленным одной замечательной даме ста трех лет от роду, хорошо знавшей Эйнштейна. В жизни не встречал столетнего человека! (99 встречал, и не однажды, а 100 ни разу.) И вот! Она в каталке, я на стуле; держу спину. Чай, сыр, виноград… В Принстон она приехала из Швейцарии, но родом была из Бельгии, и родным ее языком был французский. Я застал ее за перечитыванием Пруста от корки до корки; это был в ее жизни восьмой раз. Поскольку я из России, она меня спросила, знал ли я Ленина и Троцкого, которых ей как-то раз показали в одном швейцарском кафе. Это было еще до первой мировой… «Они же еще никому не были известны…» — как мог осторожно усомнился я. «Ну да, согласилась она, — они же были великие конспираторы!» Я постарался подвести разговор поближе к Эйнштейну. Она округлила глаза от ужаса: «Оh, hе wаs а verу dаngеrоus man!» (О, он был очень опасный человек!) Взяв горячий след, я поинтересовался, почему так уж дэнжерес. «Не liked bоаting» (Он любил кататься на лодке) — был зе ансе (ответ). Тут уже я округлил глаза: почему?! (уай?!) «Лодка могла перевернуться», — без раздумья ответила дама. «Он что, не умел плавать??» — перепугался я. «Сами посудите, — резонно возмутилась дама, — как ему плавать с его трубкой и гривой!» (виз пайп, гриву она показала).