Внезапно женщина замедляет шаг, ее глаза закатываются, а колени подкашиваются, и она, словно мешок с тряпьем, падает на дорогу. Куда она шла? Зачем? И могла ли знать, что этот путь по обледенелой, разрушенной улице родного города станет последним в ее жизни?.. Она больше никогда не будет молодой. Это правда.
Через какое-то время к бездыханному телу подъезжает машина похоронной службы, и два человека неопределенного возраста – такие же юные старики – подбирают труп, попутно, особенно не церемонясь, забрасывают в машину еще несколько таких же, но уже давно окоченевших, которые лежат в подворотне. Так просто. Спокойно и буднично. Смерть становится нормой, обыденностью. Не случайностью, а вполне естественной закономерностью. Нечему удивляться.
А в это время по другой стороне улицы идет мужчина. По неуклюжим, суетным движениям видно, что он старается ускорить свое движение, но измученное тело отказывается подчиняться импульсам рассудка. Вдруг из ослабевших рук выскальзывает продуктовая карточка и, подхваченная безжалостным порывом январского ветра, взмывает в воздух и несется прочь. Едва удерживаясь на непослушных ногах, мужчина размахивает руками в воздухе, пытаясь поймать маленький кусочек картона – единственный залог выживания в этом опустошенном городе. Еще один шаг, еще один слабый рывок вперед, и ему все-таки удается подхватить вожделенный талон. Переводя дух, словно после длинной тяжелой пробежки, он прижимает к груди бумажку, равноценную по стоимости человеческой жизни, улыбается счастливой улыбкой и замертво падает на дорогу. Еще одна жизнь оборвалась. Еще одна тень закончила свой монолог в этом чудовищном спектакле. А беззаботный ледяной ветер, словно радуясь своей победе, продолжает крутить в снежном вихре осиротевший талон: равнодушная и слепая сила природы – как ребенок, поджигающий муравейник, не ведает, что творит. Что ему жизнь! У ветра впереди вечность.
– Его потом заберем, – перебивает завывание ветра голос работника похоронной службы. – Этот свежий еще, полежит, никуда не денется. Там вон, на проспекте, трупы лежат уже месяц.
– Потом, – равнодушным эхом отзывается его напарник, и машина медленно едет дальше. Эти измученные морщинистые юноши, еще не успевшие толком познать жизнь, уже хорошо знакомы со смертью. Они спокойны и собранны. Они просто делают свою работу. Их уже ничего не трогает.
Еще одна черная, зябнущая, плотнее прижимающая к шее ворот старого пальто фигура провожает санитаров взглядом. «А ведь не так давно с тем же будничным равнодушием старый дворник собирал на этих улицах облетевшую с деревьев листву, – пронеслось в голове у Николая Ивановича. – Собирал неторопливо, без спешки, зная, что следующий порыв озорного ветерка снова расстелет на дорожках солнечное покрывало осени. А теперь на этой самой брусчатке, припорошенной снегом, лежат люди, сорванные с дерева жизни голодом, болезнью, осколками вражеских снарядов. Те, у кого больше не было сил верить и вести эту неравную схватку за собственную судьбу с всесильной, жестокой войной».