Поставив стул на место, он подобрал одну из рассыпанных в пылу борьбы фотографий и устроился на полу в ногах Зои.
— Вот… Это я, — положив снимок на скрещенные ноги.
— Серьезно?! — моментально подобрев и воодушевившись. — Это точно ты?!
Константин усмехнулся:
— Точнее не бывает. Видишь, чуб? — не глядя, зная наверняка.
— Чуб?
— Ага. У меня в детстве всегда торчком стоял, а у Ромки — прядь к пряди. Он средь нас красавчик.
— Неужели…
Зоя подобрала еще одну детскую фотографию. Сравнила.
— Это тоже ты? — развернув снимок лицевой стороной к Костику.
Мужчина покачал головой:
— Ромка.
— А это?! — найдя ту самую первую фотографию с голопопым малышом.
— Тоже Ромка.
— Но, ведь… — ткнула пальцем в свидетельство обратного.
— Это мама из него меня делала. Доказывала, что мы практически на одно лицо.
— Так и есть, — Зоя усиленно закивала. — Практически близнецы. А где еще ты?
— Больше нет, — оторвавшись от созерцания женских ножек, на одной из которых выводил круги большим пальцем.
— Как нет? — встретившись с ним взглядом.
— Вот так… У меня всего три младенческих фотографии, и те с одного кадра напечатанные.
— Почему? — непонимающе и растеряно.
Костик вернулся к прерванному занятию.
— Не на что было фотографировать, и не кому. Радуйся, хоть эту сохранили. Есть что показать.
— Кость…
Он поморщился, сообразив, что прозвучало с горечью. Всегда одно и то же — за мать обидно.
— А?
— Давно хочу спросить… — неуверенно. — Зачем тебе тот дом в селе? Ты собираешься в нем жить?
— Жить? Нет, — коснувшись губами округлой коленки.
— А для чего тогда?
— Просто… на тот момент мне нужно было разгрузить голову. И построить дом — показалось хорошей идеей.
— А сейчас?
— Что сейчас?
— Будешь достраивать? Или заморозишь? Или наймешь кого-нибудь? — перебирая прядки на его голове.
Костик обернулся.
— Не люблю незаконченных дел, — пространно и на все сразу.
— Да? — улыбаясь.
— Да! — Константин поднялся. — И сейчас их у меня целых два, — на полном серьезе.
— Два? — Зоя вопросительно изогнула бровь. — Каких же?
— Очень вкусных и приятных… — с многообещающей, плотоядной ухмылкой.
Михалыч, хоть и топтал землю родного города практически с рассвета, на звонки недавно приобретенного родственника отреагировал лишь к полудню. К тому моменту понукаемый нервозностью Зои Константин порядком извелся и потому, услышав в трубке заветное "Цедров", накинулся на отчима с претензиями.
— Какого фига ты трубки не берешь?! С шести утра звоню! Палец о телефон стер!
Ответом ему стала гробовая тишина, а спустя пару секунд абонент и вовсе отключился.
Мужчина недовольно поморщился, только сейчас сообразив, что серьезно перегнул палку. С Михалычем так нельзя! Тот хоть и позиционировал себя как свойский парень, субординацию чтил свято, и в этом табеле о рангах Константин звезд явно не добирал, а теперь, вероятно, еще и разжалован будет.